Моя жизнь после смерти

Естественно, когда у тебя умирают два друга, ты сам немного становишься ипохондриком. Это произошло и со мной: каждый незначительный болезненный симптом, который я ощущал в течение часа или двух казался мне началом смертельной болезни. Большая часть этих симптомов проходила раньше, чем я собирался сходить к врачу. (Пока что я не страдаю ни одним серьёзным заболеванием. Хотя сейчас больше, чем в молодости, слежу за своим питанием. Через двадцать три года, которые прошли с момента моего переезда в Калифорнию, я, наконец, ем практически то, что якобы едят все калифорнийцы. — точнее, ем так большую часть времени…)

Когда мы приехали на день рождения Дона, которому суждено было стать последним, в доме находилось несколько друзей и несколько незнакомцев. Кто-то из них знал Дона по «голубому» братству, а кто-то — по компьютерной индустрии. (Он был соучредителем сети CommuniTree). В какой-то момент я лениво подумал: интересно, кто из этих гостей принадлежит к миру мужчин с нормальной сексуальной ориентацией, а кто — к «голубому» братству?

Подобно многим праздным и глупым вопросам, этот вопрос стоил того, чтобы над ним задуматься. Поскольку я с ослепительной ясностью понял, как мало значит сексуальная ориентация с человеческой точки зрения. То, что действительно важно, находится в нравственном измерении. Словно энергию бетховенского аккорда, я физически ощущал ту сверхчеловеческую энергию любви, тепла, заботы и поддержки, которая исходила от всех гостей на этом дне рождения.

Все эти люди любили Дона и были воплощением сострадания, которое, как мне кажется, делает людей прекрасными и благородными.

Сам Дон говорил мало и с трудом держал голову прямо; она всё время опускалась вниз. Я много с ним общался: вёл интеллектуальные разговоры, рассказывал ему последние шутки, расхваливал фильмы, которые мне понравились. Мне показалось, что он рад меня видеть, но это не могло поднять его дух и вывести из явно депрессивного состояния.

Когда мы уехали, я, как это всегда бывает в таких ситуациях, очень переживал; я не сказал то, что должен был сказать, не сделал то, что должен был сделать, не сотворил чудо…

Через две недели позвонил Стэн и сообщил, что Дон умер.

Не помню, что я сказал.

Дон стал вторым близким мне человеком, который умер от СПИДа. Первым ещё в начале восьмидесятых был мой друг и психолог Майк Саймонс. Я любил Майка. После смерти моей дочери Люны в 1976 году он заезжал ко мне каждую неделю, оправдываясь. Что "оказался по соседству", и разговаривал со мной "о том о сём". Я понимал, что он хочет предложить мне психологическую поддержку и помочь справиться с горем. Несколько бесед с ним действительно облегчили моё состояние, но намного больше он поддерживал меня настойчивостью, с которой постоянно приезжал, чтобы предложить эту помощь. Мне кажется, что душевная доброта остаётся самым большим чудом в нашей непостижимой вселенной.

От СПИДа умерли ещё два парня. С которыми я был мало знаком, хотя они мне очень нравились. Как говорит "Богоматерь Цветов", медиум из католического туннеля реальности, принимающая во время сеансов ченнелинга послания от богородицы девы Марии, сам Иисус наслал СПИД, чтобы покарать людей за гомосексуальные акты. По-моему, эта версия делает из Иисуса либо идиота вроде Фореста Гампа, либо фанатика. К тому же он убивает не только гомосексуалистов, но и людей, которые заразились от переливания крови. Мне непонятно, почему любой бог, пусть даже христианский, должен ненавидеть геев, но ещё труднее мне понять, как бог может обладать столь ограниченным сознанием, чтобы убивать наугад, словно маньяк, который бесцельно строчит из автомата.

Однако, картина, нарисованная Богоматерью цветов, действительно не лишена чёрного юмора: Иисус в прелестном розовом платье, которое на него обычно надевают поп-католические художники, держит в руках пару пробирок и, хихикая. Как сумасшедший учёный из картины Эта Вуда, изрекает: "Это убьёт несколько миллионов чёртовых педерастов! Хи-хи-хи!" Меня до сих поражает, что многие люди верят в такого бога и поклоняются ему. Но разве они когда-нибудь верили бы полицейскому, столь злому и настолько дьявольски некомпетентному, а?

Смерть, смерть — как близко я тебя узнал…

В день моего рождения — тогда мне исполнилось 36 лет — позвонил брат из Флориды и сказал, что только что умер отец. Помню, что я сидел, глядя на праздничный торт, и думал, что такая сцена никогда не могла бы появиться в романе: для реальности в ней было неправдоподобно много иронии… Потом умер мой брат, умерла моя мать, умерла жена брата, умерла моя дочь Люна и умерло несколько друзей, пусть не столь страшной смертью, как от рака или СПИДа. Но не менее трагической. Сейчас, когда мне 62 года, мне кажется, я хорошо знаю, что такое горе и потери, но, наверняка, в ближайшие десятилетия мне придётся узнать намного больше.