Читаем Моя жизнь с Гертрудой Стайн полностью

В первое же свое посещение Парижа Шервуд Андерсон нанес визит Г. С. Во второй приезд он уже встречался с ней часто. Он обладал прямолинейным характером, саркастическим остроумием и всеобъемлющим сердцем — неотразимая комбинация. Он не знал французского языка, но удивительно легко общался с парижанами, особенно с рабочим людом. Он рассказал нам, что в течение какого-то времени разъезжал по стране с лекциями. Однажды обнаружил, что приковывает к себе внимание слушателей [как лектор] — точно как певец в опере. Он, естественно, немедленно разорвал контракт и прекратил чтение лекций. Он был очень красивым, невероятно очаровательным и талантливым рассказчиком.

Скотт Фитцджеральд, первый из «потерянного поколения», как его нарекла Г. С., был единственным из парижского десанта, кто уже продемонстрировал свой талант и талант огромный. Фитцджеральд, весьма интеллигентный, необыкновенно притягательный выделялся среди всех остальных. На свое тридцатилетие он пришел к Г. С. и поделился своим неприятием того факта, что с юностью покончено. «Но ты и пишешь как тридцатилетний», — убежденно сказала Г. С. «Правда?» — спросил он. Он никогда не верил ее оценке своего творчества, уж чересчур отрадной, чтобы быть правдой. Он обладал скептическим умом. «Легко льстить пожилому человеку», — прокомментировал он топорность одного из своих современников, когда те пришли навещать нас.

Был еще и Дос Пассос, с его очаровательным испанским и Гленуэй Уэскотт с его канадским акцентом, и Хемингуэй, чьи черные сверкающие глаза — в то время они были именно такими — чьи ослепительная улыбка и guiches[208], делали его похожим на итальянца. Он однажды и упомянул, что у него течет итальянская кровь. Отделение Красного Креста, куда он поступил добровольцем, было прикомандировано к итальянской армии, участвовало в сражении и отступлении под Капаретто, что Хемингуэй подробно описал в романе «Прощай, оружие». Хемингуэй, говоря об одном американце и его жене, приехавшими в Париж, чтобы стать писателями сказал, что знал их, когда те даже не умели читать и писать. Подобное ощущение у меня возникло и в отношении Хемингуэя: ни чтение, ни писательство не было естественным и неизбежным зовом его натуры.

Эзра Паунд, с которым в 20-х мы встречались несколько раз, интересовался японскими эстампами, политической экономией и восточной музыкой. Его суждения напомнили мне замечание королевы Виктории, когда кто-то неудачно выступил перед ней с ирландской уличной балладой «Зеленые одежды»: досадно и весьма ошибочно[209].

Т. С. Элиота привели к нам только один раз. Он был мягким, немного импозантным, уже немолодым человеком. Он сидел, отказавшись отдать зонтик, сцепив руки, глаза сверкали на безучастном лице.

Торнтона Уайлдера Г. С. встретила лишь в 1934 году и между ними сразу же завязалась дружба. Бесконечными были их дискуссии на прогулках в сельской местности, на переполненных городских улицах, у нее дома. Некоторые из идей, возникших в этих беседах, использованы в ее произведениях. Разнообразие интересов и деятельности Тортона приводило ее в восхищение, оно, казалось, целостно объединяло его творчество, а не распыляло его. Роман «На небо мой путь…» она считала истинно американским романом. Она хотела, чтобы он больше создавал подобных романов. Из его пьес выделяла одноактную пьесу «Королевы Франции».

Сегодня в Париже достаточно молодых писателей-солдат с их Биллем Прав и вторым романом на выходе. Они берут курс в Сорбонне, именуемый Французская Цивилизация, по окончанию которого в конце года им выдадут свидетельство о посещении. Есть более серьезные специалисты, обладатели стипендии Фулбрайта, исписывающие тома для своих докторских диссертаций. Есть молодой, очень молодой человек по имени Отто Фридрих, который в настоящее время работает над своим четвертым романом и который возможно окажется очень важным человеком будущего. И молодой Джордж Джон, чья ранняя поэзия произвела большое впечатление на Г. С. и чье нынешние достижения она предвидела. Хорошо было бы закончить на этой оптимистичной ноте, но нельзя целиком проигнорировать пеструю группу людей, околачивающихся вокруг разнообразных кафе на улице Сен-Жермен де Прэ. Они публикуют и поставляют свои эссе, по крайней мере, в один, небольшой журнал. Их можно без опаски не брать в расчет как «непредсказуемое будущее».

<p><emphasis>Дж. Уикс</emphasis></p><p>Кто на самом деле написал «Автобиографию Элис Б. Токлас»<a l:href="#n_210" type="note">[210]</a></p>
Перейти на страницу:

Все книги серии Историческая книга

Дом на городской окраине
Дом на городской окраине

Имя Карела Полачека (1892–1944), чешского писателя погибшего в одном из гитлеровских концентрационных лагерей, обычно ставят сразу вслед за именами Ярослава Гашека и Карела Чапека. В этом тройном созвездии чешских классиков комического Гашек был прежде всего сатириком, Чапек — юмористом, Полачек в качестве художественного скальпеля чаще всего использовал иронию. Центральная тема его творчества — ироническое изображение мещанства, в частности — еврейского.Несмотря на то, что действие романа «Дом на городской окраине» (1928) происходит в 20-е годы минувшего века, российский читатель встретит здесь ситуации, знакомые ему по нашим дням. В двух главных персонажах романа — полицейском Факторе, владельце дома, и чиновнике Сыровы, квартиросъемщике, воплощены, с одной стороны, безудержное стремление к обогащению и власти, с другой — жизненная пассивность и полная беззащитность перед властьимущими.Роман «Михелуп и мотоцикл» (1935) писался в ту пору, когда угроза фашистской агрессии уже нависла над Чехословакией. Бухгалтер Михелуп, выгодно приобретя мотоцикл, испытывает вереницу трагикомических приключений. Услышав речь Гитлера по радио, Михелуп заявляет: «Пан Гитлер! Бухгалтер Михелуп лишает вас слова!» — и поворотом рычажка заставляет фюрера смолкнуть. Михелупу кажется, что его благополучию ничто не угрожает. Но читателю ясно, что именно такая позиция Михелупа и ему подобных сделала народы Европы жертвами гитлеризма.

Карел Полачек

Классическая проза
По ту сторону одиночества. Сообщества необычных людей
По ту сторону одиночества. Сообщества необычных людей

В книге описана жизнь деревенской общины в Норвегии, где примерно 70 человек, по обычным меркам называемых «умственно отсталыми», и столько же «нормальных» объединились в семьи и стараются создать осмысленную совместную жизнь. Если пожить в таком сообществе несколько месяцев, как это сделал Нильс Кристи, или даже половину жизни, чувствуешь исцеляющую человечность, отторгнутую нашим вечно занятым, зацикленным на коммерции миром.Тот, кто в наше односторонне интеллектуальное время почитает «Идиота» Достоевского, того не может не тронуть прекрасное, полное любви описание князя Мышкина. Что может так своеобразно затрагивать нас в этом человеческом облике? Редкие моральные качества, чистота сердца, находящая от клик в нашем сердце?И можно, наконец, спросить себя, совершенно в духе великого романа Достоевского, кто из нас является больше человеком, кто из нас здоровее душевно-духовно?

Нильс Кристи

Документальная литература / Прочая документальная литература / Документальное
Моя жизнь с Гертрудой Стайн
Моя жизнь с Гертрудой Стайн

В течение сорока лет Элис Бабетт Токлас была верной подругой и помощницей писательницы Гертруды Стайн. Неординарная, образованная Элис, оставаясь в тени, была духовным и литературным советчиком писательницы, оказалась незаменимой как в будничной домашней работе, так и в роли литературного секретаря, помогая печатать рукописи и управляясь с многочисленными посетителями. После смерти Стайн Элис посвятила оставшуюся часть жизни исполнению пожеланий подруги, включая публикации ее произведений и сохранения ценной коллекции работ любимых художников — Пикассо, Гриса и других. В данную книгу включены воспоминания Э. Токлас, избранные письма, два интервью и одна литературная статья, вкупе отражающие культурную жизнь Парижа в первой половине XX столетия, подробности взаимоотношений Г. Стайн и Э. Токлас со многими видными художниками и писателями той эпохи — Пикассо, Браком, Грисом, Джойсом, Аполлинером и т. п.

Элис Токлас

Биографии и Мемуары / Документальное

Похожие книги

100 великих героев
100 великих героев

Книга военного историка и писателя А.В. Шишова посвящена великим героям разных стран и эпох. Хронологические рамки этой популярной энциклопедии — от государств Древнего Востока и античности до начала XX века. (Героям ушедшего столетия можно посвятить отдельный том, и даже не один.) Слово "герой" пришло в наше миропонимание из Древней Греции. Первоначально эллины называли героями легендарных вождей, обитавших на вершине горы Олимп. Позднее этим словом стали называть прославленных в битвах, походах и войнах военачальников и рядовых воинов. Безусловно, всех героев роднит беспримерная доблесть, великая самоотверженность во имя высокой цели, исключительная смелость. Только это позволяет под символом "героизма" поставить воедино Илью Муромца и Александра Македонского, Аттилу и Милоша Обилича, Александра Невского и Жана Ланна, Лакшми-Баи и Христиана Девета, Яна Жижку и Спартака…

Алексей Васильевич Шишов

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное