Моя жизнь с русскими. Или Свой среди чужих

Не знаю, но одна особа на работе со мной просто стоять рядом не может, не то чтобы разговаривать или там сидеть вместе во время обеденного перерыва. Было время – пожалуйста, пододвигалась ко мне поближе. А теперь – ничуть нету. Перестала она, кажется, уважать меня полностью. И знаете что – признаю всю вину за собой. Не скрою. Но обстоятельства были. Любой другой на моем месте посочувствовал бы мне.

Началось с утра.

Проснулся позже нужного времени и выпрыгнул из дома на бегу. Побежал и, может, не совсем адекватно застегивал пуговички, или там ремень не полностью закрыл на замок. Да и вид немножко отчаянный, человеческий облик отсутствовал. Виноват, не скрою. Но опаздывать очень не хотел. Знал, что шеф будет сегодня, и вобщем просто не люблю являться невовремя. Слава богу, а то бы забыл и документы, не привык еще носить с собой повсюду доказательство того, что я есть, а тут взял двумя пальчиками – теми, которые должны были заниматься пуговичками. И давай быстро к метро. Шеф будет на работе сегодня. Шеф будет. Пуговички подождут. Человеческий облик потом найдем.

Но чувствуют же акулы и песики кровь и отчаяние. Успешно пробежал я мимо бездомных бедных песиков, которые уже грызли кости, подаренные им добрыми женскими гражданками пожилого возраста, но угодил прямо в руки к людям, носящим достаточно красивые фуражки. Проверили документы, сделали замечание по поводу пуговичек, еще раз внимательно посмотрели в паспорт, улыбнулись и отпустили по-доброму – спасибо до сих пор им! Чудо какое!

Прыгнул в вагон, хотя двери уже практически закрылись – чудо такое, не могу объяснить. Два чуда подряд – может, день какой-то особенный. Застегнулся и выдохнул до кольцевой. На кольцевой было сложно. То есть, на человека уже был похож, но один эскалатор не работал, и люди решили толпиться бесцеремонно. Также упорно давили вперед. Когда я уже поднялся до вершины эскалатора и оказался в свободно движущемся переходе, заметил, что пуговички умудрились распахнуться, и ребята в синем опять приостановили мое стремление.

– Ну, дорогие, говорю, вы уже один раз отпустили меня сегодня.

Но они не сказали ничего, взяли паспорт и начали читать. Читали долго, растянули дело. То ли латинские буквы изучали, то ли еще чего. Но и они в конце концов отдали честь и отпустили на четыре стороны, благодарю сердечно.

Осталось буквально очень недолго до работы. Шел я вперед и не так страшно опаздывал, чтобы надо было расстраиваться навсегда. Бежал. Осталась одна станция. Выхожу из вагона. Остался один эскалатор. Поднимаюсь. Остался один милиционер… который забирает у меня документы и даже не смотрит на них, а просит идти за ним. Указывает на ментовку. Просит садиться. Просит подождать. Все просит и ничего не осматривает. Не интересуется. Ожидание у меня начало подниматься. Холодный пот. И милиционер недоволен, видимо, мной. И шеф не доволен будет. Кого еще можно разочаровать?

Наконец интересуется и открывает паспорт. Недоумевает. Смотрит. Улыбается чуть заметно. Просит прощения и отпускает с миром.

Дошел до работы, но без чувства достижения. Там удивились даже.

– А ты что здесь делаешь?

– Да я здесь работаю, говорю.

– Работают обычно с утра, а не когда желание появляется.

Я начал объяснять, как останавливали. Ничего не сказали, говорю, долго проверяли, блин, очень долго, будто виза, что ли паршивая. Не в первый раз, между прочем. Потом еще раз. И еще раз. Три раза в один проезд! Кого так останавливают часто? Как можно так жить и приходить на работу вовремя? Мне даже стало не смешно, говорю. Ни в один момент мне не было легко и радостно. Тормозят, а никакой радости нет!

Взяла администраторша паспорт, чтоб посмотреть на визу. Посмотрела внимательно. Позвала другого сотрудника. Потом еще. Все смотрели.

– Ну че, говорю, волнуясь. Нормально?

– Нет, говорит. Не нормально.

Холодно стало.

– У тебя что, сегодня день рождения?

Все эти проверки меня начисто сбили с панталыку.

Подумал секунду. Блин.

– Ну да, говорю.

День рождения. Действительно. Как можно забыть про собственный день рождения?

– Зажал, – говорит. Страшный приговор.

Люди на меня смотрят и головами качают. Кто-то подобрее. Кто-то подходит, по плечу шлепает, говорит: – проставиться надо, старина.

Кто-то желает все-таки всяких благ. А вот она, девка та, не улыбается.

– Да ты, – говорит с выражением презрения, – тьфу.

И правда, трудно с этим спорить. Надо было об этом подумать. На работе как будто каждый день пью шампанское и ем тортик «Киевский» или там «Наполеон». А к своему совсем не подготовился.

– А я-то просто подумал, говорю, что не хотят работать, и поэтому каждый день пьют шампанское, я как-то недопонял сам, что надо, серьезно. А если бы…

Но было уже поздно. Она уже ушла. И больше со мной не разговаривала.

С кем поведешься

Нас увезли в специальную комнату, похожую на ванную. Либо нам хотели сделать приятно, типа – во как нас ценят, дали собственную столовую – либо не хотели, чтоб мы заразили их детей нашим присутствием. Я склонен думать что все-таки первое.