Моя жизнь со Старцем Иосифом

— Нет, Старче, но все буду исполнять.

— Выдюжишь?

Я, хоть еле ноги таскал, ответил ему:

— Вашими молитвами. Когда я был в миру, я постился вместе с матерью.

Действительно, ее пример всегда помогал мне в посте, бдении, слезах и плаче. Эта праведная женщина постилась три раза в неделю без растительного масла, принимая пищу только после девятого часа. А по вечерам, часами, на коленях, в темноте с зажженной лампадкой, она молилась, плакала и рыдала, живя при этом в миру, с мужем и детьми.

— Оставь ты свой мир, несчастный! Здесь-то что ты будешь делать? Здесь придется делать не то же самое, что ты делал там. Ты будешь поститься не так, как в Волосе.

— Как бы ни было, меня это не пугает.

— Здесь не будет приготовленной еды, не будет хлеба, здесь только сухари по субботам и воскресеньям. Здесь только мучная болтушка, и больше ничего.

— Пусть будет мучная болтушка!

— Да, и двойное правило, двойные обязанности, более продолжительное бдение. Первые три дня мы совсем не будем есть. Затем у тебя будет двадцать пять драми [34] муки в день, с водой, без сахара, только с солью. Мы будем есть раз в сутки, и только по субботам и воскресеньям будут сухари. Но и сухарей будет не сколько хочешь, а ограниченное количество.

— Я не боюсь.

— Ладно, посмотрю на тебя, не окажется ли это только словами.

Итак, мы начали. Еды — никакой, о готовке и речи не было.

А днем — очень тяжелая работа. Все это, безусловно, доставляло нам душевную пользу. А я был такой, что пальцем тронь — упаду. Дунь на меня — и полечу кувырком. Но я, беря пример со Старца, постился без всяких проблем.

И, по милости Божией, у нас среди камней, на скалах, выросла какая-то травка, очень аппетитная на вид. Старец повелел:

— Нарвите этой травы, которую послал нам Бог.

Но так как она была горькая, он ее варил, обваливал в муке и говорил:

— Будешь это есть всю неделю.

В первый день эта еда была свежей. На второй день мы ее положили в алюминиевую кастрюлю в подпол. На третий — она забродила. Когда я ее разогревал, она пенилась. Эта трава прокисла, потому что уже стояла жаркая погода. Старец говорил:

— Пенится-перепенится! Ты это съешь!

И я это ел.

Каждый день мы служили Преждеосвященную. Заготавливали два Агнца в субботу и три в воскресенье. Служили пять Преждеосвященных, чтобы причащаться каждый день.

А по ночам совершали бдение, тянули четки, выходили во двор, так как ночи были теплыми. Я — у своей каливы, другие — у своих, с большими четками-трехсотницами.

Старец, видя, насколько я юн, подумал: «Он, должно быть, голоден». Подозвал меня и сказал:

— Малой! Смотри, послезавтра у нас Торжество Православия. Мы поедим немного маслица. Так что имей в виду и подготовься к празднику. Затем, в третье воскресенье — поклонение Кресту. Значит, уже приближаемся. И тогда мы поедим немного масла. Затем наступает Лазарева Суббота — первое Воскресение. [35] Ну а затем уже скоро Великий Четверг, когда мы будем красить яйца. А после этого уже Великая Суббота, когда мы опять причастимся. А затем и Пасха — будем тогда биться яйцами.

Старец сказал все это, чтобы поднять мое настроение. Он думал, наверное, так: «Расскажу-ка я ему, что Великий пост пройдет быстро». Но я и не думал об этом. Все это меня не волновало. Я все принимал так, как мне говорил Старец.

Все старые продукты — и с плесенью, и с жучками — Старец откладывал на Великий пост, видимо, из тех соображений, что Великим постом съедят все. Поэтому мы знали, что если Старец хранил червивую фасоль, то, значит, Четыредесятница у нас будет скоромной. Желудку было тяжко. По ночам — бдение с двойным правилом, а днем — работа. Мы таскали доски, пшеницу, цемент. Даже животные не стали бы переносить тяжести, если их не покормить, а мы и воды не пили. Однажды мы сказали:

— Старче, у нас подкашиваются ноги.

И он нам дал немного сухарей и воды.

Когда же наступила Страстная седмица, у меня не было сил ее пережить. Болел желудок, часто случалась рвота. Я еле держался на ногах. А ночью я должен был исполнять свои обязанности: тысячи поклонов, стояние на ногах целыми часами, десять часов келейного бдения с четками, чтением, поклонами. Таково было правило. И молчание. Ни с кем не разговаривать.

В конце концов мой желудок не выдержал. Всю Пасху была рвота. Старец, увидев это, сказал:

— На следующий год будет тебе снисхождение, с понедельника по пятницу один раз в день будешь есть фасоль.

В мою первую у Старца Великую Четыредесятницу установленный им пост мне показался очень строгим. Но в предыдущие годы, в предыдущие Четыредесятницы, он держал еще более строгий пост. Мы же теперь, будучи очень слабыми душой и телом, не можем и помыслить о такой аскезе.

* * *

Старец вместе с отцом Арсением, кроме постов, установленных Церковью, совершали еще и дополнительные посты. Однажды они решили целый месяц совсем не есть хлеба. Они ели только немного вареной фасоли. В другие свои посты они ели только хлеб, и ничего другого. Но особенно строго они постились в Великую Четыредесятницу.