Моя жизнь. Том II

В хорошем настроении я к началу июля вчерне окончил второй акт «Тристана» и принялся за его основательную разработку. Но мне не удалось пойти дальше первой сцены, потому что с этого момента начались досадные продолжительные перерывы в моих занятиях. Опять приехал Тихачек и расположился в маленькой комнате для гостей, желая, как он говорил, немного отдохнуть от напряженной работы последнего времени. Он похвалялся, что ему удалось включить мои оперы в репертуар Дрезденского театра, что он много содействовал победе, одержанной ими над местной публикой. В Дрездене должны были на днях давать «Лоэнгрина». Как ни отрадны были для меня такие известия, я не знал, как избавиться от этого милого человека. По счастью, я догадался направить его к Таузигу. Тот понял мое затруднительное положение и выручил меня из беды: он пригласил Тихачека к себе и почти целые дни занимал его игрой в карты.

Вскоре приехал молодой, столь прославленный тенор Ниман[341] со своей невестой, известной актрисой Зеебах[342]. Он поразил меня своим сверхчеловеческим ростом и показался мне созданным для роли «Зигфрида». Таким образом, у меня очутились одновременно в гостях два знаменитые тенора. Но ни один из них не хотел ничего спеть: они стеснялись друг друга. Относительно Нимана я был уверен, что голос его должен соответствовать его величественной внешности.

333

15 июля я поехал за женой в Брестенберг, так как она должна была снова водвориться в нашем доме. Воспользовавшись моим кратковременным отсутствием, слуга мой, хитрый саксонец, решил устроить торжество в честь возвращения хозяйки и соорудил триумфальные ворота. Это привело к серьезным недоразумениям: Минна сейчас же сообразила, что разукрашенная цветами арка бросится в глаза нашим соседям и достаточно ясно подчеркнет, что ее возвращение домой отнюдь не является для нее чем-то унизительным, что она не из милости принята мной обратно. Радостная и торжествующая, она настаивала, чтобы это сооружение не убиралось в продолжение нескольких дней.

В то же время меня посетили, согласно давнишнему обещанию, Бюловы. Как нарочно, Тихачек все откладывал и откладывал свой отъезд, и единственная маленькая комнатка для приезжих все время была занята, так что я вынужден был на несколько дней поселить своих друзей в гостинице. Эти последние бывали не только у меня, но и у Везендонков. Через них я вскоре узнал, какое впечатление произвела на молодую женщину, все еще находившуюся под действием прошлого оскорбления, триумфальная арка. Меня страшно поразило известие о такой чрезмерной чувствительности со стороны моей соседки; я видел, какую цепь недоразумений и путаниц создало усердие моего слуги, и оставил всякую надежду на мирное разрешение обостренного положения вещей. Несколько дней продолжался невыносимый хаос. Мне хотелось бежать отсюда, от всех людей. Мое ужасное состояние осложнялось тем, что я должен был принимать гостей за гостями.

Наконец уехал Тихачек, и я мог предоставить помещение Бюловам. Ради их приятного общества я и остался еще на некоторое время. Поистине они были посланы мне самим небом, как пароотводная труба для насыщенной вредными элементами атмосферы моего дома. Как раз в день переезда к нам Бюловов между мной и Минной произошла ужасная сцена, свидетелем которой был Ганс. Минне я объявил напрямик, как только мне сделалось известно положение вещей, что дальше мы здесь жить не будем, что я только откладываю свой решенный отъезд и остаюсь до тех пор, пока будут гостить у нас наши молодые друзья. На этот раз я признался ей, что мое отчаяние вызвано не только ее поведением.

Целый месяц мы провели вместе в «Убежище»: домик был назван мной так без всяких дурных предчувствий. Это было страшно мучительное время, так как опыт каждого нового дня убеждал меня все больше и больше в правильности принятого решения совсем покинуть эти места. Молодые гости страдали не менее меня. Тяжелое нравственное состояние мое отражалось на всех, кто серьезно мне симпатизировал. В числе последних вскоре оказался Клиндворт. Он прибыл из Лондона точно для того, чтобы сделать более тягостным наше своеобразное совместное существование. Дом был полон гостей. За обеденным столом, прежде столь уютным, я видел робкие, озабоченные и испуганные лица моих друзей. Их принимала и угощала та, которая в скором времени должна была навсегда покинуть этот домашний очаг.

334