Моя жизнь в дороге. Мемуары великой феминистки

Никогда прежде я не пыталась рассказывать об этом образе жизни – даже когда писала заметки о людях и событиях. Просто не могла уместить свои наблюдения в рамки определенного жанра или категории. Для меня это было не дорожное приключение в стиле романов Керуака и не период кочевничества перед тем, как осесть и остепениться; не было это и путешествием с какой-то конкретной целью. Сначала я была журналистом и писала заметки из жизни, затем периодически участвовала в организации политических кампаний и движений. Но большую часть моих странствий составляли различные феминистические проекты. Друзья мои были разбросаны по всему свету, так что нет ничего удивительного в том, что именно дорога стала связующим звеном моих привязанностей и надежд.

Когда друзья и коллеги-репортеры выражали сочувствие моей нелегкой доле – ведь я столько времени провожу вдали от дома, – звала их собой. Я надеялась подсадить их на этот наркотик. Но за все эти годы лишь один попался на крючок – хотя и продержался всего три дня[1].

Прошел не один десяток лет, и в мою жизнь прочно вошли слова «все еще» – «А, ты все еще путешествуешь!», – и мне стало не по себе от того, что о своем основном занятии я пишу меньше всего.

Поэтому я села и принялась записывать впечатления от своих многочисленных поездок в прошлом и настоящем. О том, что увидела – и чему удивилась. О том, чего не увидела – и от чего разозлилась. И о надеждах на то, что еще можно совершить. Листая и разглядывая старые книги, графики, письма и журналы, я вдруг вспомнила отца, который вот так же сидел над своими потрепанными дорожными картами и адресными справочниками, пытаясь подсчитать, сколько денег ему понадобится на бензин, чтобы добраться из пункта А в пункт Б; где найти трейлер-парки, чтобы был приют для жены и двух дочерей; и заинтересуются ли придорожные торговцы предметами старины, которые он собирался продать или обменять по пути через всю страну. Воспоминание это настолько живо предстало передо мной, что я почти что услышала, как мы заговорщицки перешептываемся, стараясь не разбудить маму, которая спала в том самом трейлере, где каждый год мы проводили большую часть своей жизни.

Готова поклясться, что до того момента я изо всех сил протестовала против образа жизни, который избрал для себя мой отец. У меня был уютный дом, надежное и любимое убежище, ему же дом вообще был не нужен. Я в жизни своей не заняла ни гроша, он же не вылезал из долгов. Я участвовала в групповых приключениях, куда добиралась самолетом и поездом, он же готов был потратить неделю, чтобы в одиночку проехать всю страну из конца в конец, только бы не сесть в самолет. И все же, проанализировав саму суть нашего протеста, целью которого было вновь оказаться в привычной обстановке, я поняла, что наша с ним общая любовь к дороге неслучайна. Так было и в первые – весьма яркие и запоминающиеся – десять лет моей жизни: я была папиной дочкой.

Я и представить себе не могла, что начну эту книгу с воспоминания об отце, а потом поняла, что именно так и следовало поступить.

За этим открытием последовали и другие. Так, я всегда считала, что мои странствия не вечны – ведь настанет такой момент, когда я остановлюсь. Теперь же понимаю, что именно дорога и была константой, а моменты оседлости – лишь временными остановками.

Именно путешествия служили контекстом «внедорожной» жизни, а не наоборот.

Взять хотя бы публичные выступления: всю свою сознательную жизнь, вплоть до тридцати лет, я старалась их избегать. Когда однажды попросила преподавателя ораторского искусства объяснить мне, в чем причина, она ответила: танцоров и писателей труднее всего научить говорить перед публикой – ведь и те и другие выбрали для себя профессию, где этого делать не нужно. А я относилась к обеим этим категориям.

А потом – в конце 1960-х – начале 1970-х – выяснилось, что редакторы, с которыми я работала, не испытывали ни малейшего интереса к буму феминизма по стране. В гневе и отчаянии я объединила свои усилия с другой женщиной – намного храбрее меня, – и вместе мы стали ездить по студгородкам и встречаться с местными группами активистов. Со временем, вдали от дома, я поняла одну вещь, которую ни за что не узнала бы при ином стечении обстоятельств.

Оказавшись в одном помещении, люди понимают и сочувствуют друг другу гораздо больше, чем когда читают о некоем происшествии, смотрят фильм или репортаж.