Моя золотая клетка

На прошлой неделе Эм снова пугал меня, и я побежала на чердак прятаться. Там я случайно увидела, как Марцелл рисует на полу странные круги белым мелом и капает воском на них. Я испугалась, что он увидит меня и примется ругать, но он меня не заметил. Марцелл велит не вмешиваться в то, чем он занимается. Мне очень страшно, теперь я не хожу на чердак.»

Я перевернула страницу и снова углубилась в чтение, чувствуя нарастающее беспокойство. Сердце нервно колотилось, отдаваясь звоном в висках.

« 9 июля 1869. Марцелл ругался на меня сегодня. Я никогда не перечу ему, как он и велит, но сегодня он ругался для порядка. Он говорит, матушка велела ему заботиться обо мне, и он заботится…

Я часто вижу ее во сне. Она была красива, матушка. Я совсем не похожа на нее, а на отца и того меньше. Матушка очень меня любила. Они с отцом ругались много, и тогда я плакала. Но тихонько, чтобы не слышал никто.»

Мелодия за стенкой утихла, но я, поглощенная дневником Элеонор, этого даже не заметила.

« 16 октября 1869. Сегодня Марцелл забрал один из моих портретов, чтобы отправить моему будущему мужу. Я не знаю, кто этот человек, мне не велено видеться с ним. Эм сказал, что он старик и очень некрасив, но я надеюсь, он говорит это нарочно. Лестер очень рассердился на Марцелла, и не хотел давать мой портрет.

Лестер всегда хмурится, когда заводится разговор о моем будущем, и делается еще более нервным, чем всегда. Он хороший, Лестер, и почти всегда добр ко мне. Но он часто бывает очень обидчив на меня, хотя я стараюсь быть с ним мила. Недавно он ударил меня по лицу, когда услышал, что Эм назвал меня хорошенькой. Эм не очень добрый, он часто обижает меня, пока не начну плакать. Но как видит мои слезы, перестает меня пугать. Оттого я стараюсь поскорее заплакать. Сегодня я плакала особенно много, даже служанка меня жалела. Я совсем не хочу замуж…»

Внезапный стук в дверь вернул меня к действительности. От неожиданности я выронила дневник Элеонор.

– Войдите, – крикнула я, поспешно засунув книжечку под подушку. В спальне появилась горничная, которая перевязывала мне раны утром. В руках она держала корзинку с бинтами и какими-то бутылочками.

Подойдя ближе, девушка мягко толкнула меня на кровать. Я послушно села. Она расстегнула мое платье и занялась раной. Я уставилась на стену, чувствуя себя беспомощно и неловко. Наверное, тоже самое испытывает Катрин, когда я вожусь с ней. Я никогда не думала об этом прежде, и в этот момент испытала к ней новый прилив жалости.

«Что же с ней произошло?.. Что они сделали с вами, Катрин?..»

А что если я просто поверила сумасшедшей старой женщине, которая потеряла рассудок из-за болезни?

Горничная туго стянула мою грудную клетку бинтом. Я посмотрела на нее, и мы пересеклись взглядами. Ее единственный глаз смотрел на меня с нескрываемым любопытством. Это настолько отличалось от того, как вела себя Дэйна, что я невольно впала в ступор.

– Тебе здесь нравится? – спросила я. Я не слишком надеялась на ответ, но к моему удивлению, девушка улыбнулась и кивнула.

Я уставилась на нее с непониманием. Она явно не пыталась убежать из этого места, и на ней не было никаких видимых повреждений. Кроме одного.

– Что случилось с твоим глазом? – я указала на повязку. Улыбка исчезла с лица горничной, она резко поднялась на ноги, и, поклонившись, вышла из спальни. Проводив ее взглядом, я снова вытащила дневник Элеонор. Пролистав его, я увидела вложенную фотографию, которую не заметила в прошлый раз. Она была такая же старая, как и та, что стояла на комоде. Взглянув на нее, я увидела молодую девушку. У нее было миловидное личико, светлые волосы, завитые на концах и пышное длинное платье. Ее лицо не выражало никаких эмоций, в глазах застыла грусть и покорность судьбе. Я сразу поняла, что на фото запечатлена хозяйка дневника.

– Так вот ты какая, Элеонор, – пробормотала я, рассматривая ее. Я внимательней вгляделась в ее наряд, и почувствовала, как у меня заколотилось сердце. Отложив дневник, я бросилась к шкафу. Из кучи старых кружевных нарядов я извлекла один и бросила на кровать. Сверившись с фото еще раз, я поняла, что передо мной лежит то самое платье, что и на изображении.

На черно-белом снимке оно смотрелось роскошным и дорогим, в живую же представляло собой груду ткани грязно-розового цвета, украшенную рюшками и бантами.

Странная одержимость окружающих прошлыми веками, старинная одежда и даты в дневнике и на фото натолкнули меня на единственную логичную мысль.

«Хочешь, чтобы я надела одно из этих платьев, Эмметт? Хорошо, я сыграю по твоим правилам», – подумала я со злостью.

Едва ли я сумела бы повторить прическу, которая была на снимке, но завить мои длинные волосы, было вполне реально.

Наконец-то я начала понимать происходящее. Внезапное осознание того, в какие игры здесь играют все окружающие, пугало меня еще больше, чем неведение, в котором я находилась прежде. Но путей к отступлению у меня не было.

Я спрятала дневник Элеонор под подушку, а найденную в нем фотографию бережно положила в карман. Бросив взгляд на часы, я направилась к Катрин.