Моя золотая теща

- А чистые подштанники? - зловеще сказала Татьяна Алексеевна. - Он их вчера менял.

- Ты уверена? Он действительно надел чистые?

- При мне вынул из шкафа. Я сказала: так подштанников не напасешься.

- А он?

- "He твое дело"! Зло, раздраженно. Рубашку тоже взял и носки.

- Тогда все, - поникше сказала Галя. - Я круглая дура. А что же было ночью?

Ответа не последовало, хлопнула входная дверь.

- Что у вас происходит? - спросил я Галю, когда та пошла в комнату.

- А ты до сих пор не понял?

- Что я должен был понять?

- Еще писатель! Где ж твоя наблюдательность?

От кого я слышал эти слова и вроде по тому же поводу? Ну да, от Кати, когда та решила просветить меня насчет тайн дома Звягинцевых. Раньше мне казалось, что я могу стать писателем. Но с этими иллюзиями покончено. Я не пишу и не хочу писать, вид чистого белого листа бумаги вызывает у меня тошноту. Впрочем, это никому неинтересно, в первую очередь мне самому. Я хочу знать, что тут происходит.

- Может, ты ответишь на мой вопрос?

- У него другая баба, - сказала Галя. - Неужели тебе никто не говорил?

- Нет.

- Она работает в Моссовете. Сектором заведует или отделом, забыла. Звать Макрина. Отец познакомился с ней перед самой войной. Некрасивая, коренастая, довольно толстая, старше матери, вроде бы толковая. Что в ней нашел отец, не знаю. До ее деловых качеств ему дела нет, а так матери в подметки не годится. Да ведь не по-хорошему мил, а по-милу хорош. Она напротив в переулке живет, в совнаркомовском доме, отец ей квартиру устроил.

Так вот чего высматривала Татьяна Алексеевна в полевой бинокль! И в усугубление своих мук она проглядывала или радиатор или багажник мужниной машины, в зависимости от того, откуда он наезжал к своей пассии - с улицы Горького или с Пушкинской. Значит, она всегда знала, сколько времени он проводит у любовницы. Будучи сведома о темпераменте своего мужа, Татьяна Алексеевна могла высчитать, сколько раз накаляла Макрина свой далеко не румяный и не расписной рай для Василия Кирилловича. Совместные трапезы там бывали редки, ведь он отправлялся к ней обычно после обеда или после ужина. Конечно, были так называемые задержки на работе, аварии, ночные вызовы, совещания в наркомате и Московском комитете партии, вероятно, на эти часы приходилась их другая, более разнообразная жизнь.

И тут мне вспомнился наш недавний семейный поход в Большой театр на "Евгения Онегина" с Лемешевым, Провожая нас в правительственную ложу, директор театра сказал игриво: "Что-то зачастили вы в наш театр, Василий Кириллович!" Звягинцев не ответил, только залился гипертонической краснотой. А директор, гонимый бесом бестактности и не удосуживаясь взглянуть повнимательнее на старшую спутницу Звягинцева, продолжал: "Это кто же из вас такой меломан, вы или супруга?" - "Оба!" - гаркнул Василий'Кириллович, ненавидяще сверкнув глазами. Директор опешил, прозрел и дематериализовался.

А я не придал этой сцене никакого значения, пропустил мимо себя. Теперь я понял, что у Василия Кирилловича и Макрины была культурная программа. Видимо, в этой второй своей жизни Василий Кириллович был другим, открытым "для звуков сладких и молитв". На долю же Татьяны Алексеевны приходились лишь "житейское волнение" и "корысть".

Гале хотелось выговориться, она тоже страдала в меру отпущенных ей для страдания сил (она была легким и поверхностным человеком, очень отзывчивым на мелкие радости жизни и неплохо защищенным от таких чувств, как жалость, сострадание), но она любила мать и переживала за нее.

- Они замечательно жили до этой Макрюхи. И когда та появилась, мать не очень встревожилась. У нее тоже бывали летучие романы, пусть и отец погуляет. Нужна же разрядка. Но тут все пошло по-другому. Мы только устроились в эвакуации, как узнали, что отец женился.

- Что ты мелешь? Он же не разведен с Татьяной Алексеевной.

- Я не так выразилась. Жениться официально он, конечно, не мог, но сыграл свадьбу. Да еще какую! Все его друзья были. Ты многих из них видел.

- Как он не побоялся?

- Чего?

- Скандала.

- Как видишь, не побоялся. Она его крепко забрала.

- А Сталин? Он же ангел-хранитель семейного очага.

- Знаешь, - сказала она задумчиво, - что-то случилось с мужиками во время войны. Они как с цепи сорвались. Завели официальных любовниц или вторые семьи. Но со старыми не рвали. Может, им разрешили за все их труды?

Это было неглупо. Люди, подобные Звягинцеву, работали в разрыв всех жил. Создать могучую военную промышленность "во глубине сибирских руд" за два-три месяца - герку-лесов подвиг. И что имели они за свой сумасшедший труд? Зарплату. Побрякушки орденов. Сталин мудро - без затрат - сумел отблагодарить их послаблением домостроевского устава.

Но больше, чем открытие, еще одного уродства строя, меня затронуло другое. Теперь я мог придать рассказу Кати художественную завершенность, служащую единственной гарантией правды. Татьяна Алексеевна кинулась из Кемерова в Москву не для свидания с зятем, а узнав о свадьбе своего мужа, не в любовь, а в бой. Как будто счастье можно взять с бою.