Моё поколение

— Ничего, — улыбнулся Новиков. — Нет — так будет. Есть у вас группа товарищей, хоть небольшая, которые подписались бы под тем, что написано в такой листовке?

— Есть, — отозвался Рыбаков уверенно. — Ситников, например, Левин, да и другие найдутся.

— Ну вот и отлично. Соберем их завтра-послезавтра и поговорим по душам и об этом и о других делах. А сейчас рассчитайте — до педагогического совета три дня. Так? Сегодняшний день прошел. Обстоятельства, следовательно, вынуждают нас торопиться, и на сегодня инициативной группой будем мы с вами. Пишите, Митя, с чистой совестью, и давайте предавать ваш труд тиснению. Берите пирог наш. Вот так. Теперь давайте бумагу.

Новиков снял свою старенькую студенческую тужурку и, оставшись в синей косоворотке, засучил рукава. Рыбаков опустошил тетради, вырвав из них чистые листы.

— А бумаги-то маловато, — покачал головой Новиков, — как это я не подумал. Ну, ладно, теперь поздно скорбеть.

Они принялись за работу. После полуночи в дверь тихонько постучали. Новиков обеспокоенно обернулся и, вопросительно глянув на Рыбакова, сунул на всякий случаи гектограф под стол.

Рыбаков подошел к двери, чуть приоткрыл её, проскользнул в коридор и пропал минут на десять. Вернулся он с подносом, на котором стояло два стакана чаю, большой чайник, горка хлеба, тарелочка с маслом и полдюжины булочек.

— Откуда сии блага? — удивился Новиков.

— Это мама, — конфузливо объяснил Рыбаков, — остальные спят. Вот она и бумагу дала.

— Бумагу? — Новиков погладил бородку. — Бумагу, Митя, вы напрасно у неё просили.

— Я не просил. Она сама сунула.

— Сама? Откуда она знает, что нам нужна бумага? — нахмурился Новиков.

— Ей-богу, не знаю. Догадалась, верно, когда противень брал и кастрюлю. — Рыбаков искоса глянул на Новикова. — Она и вас знает, — сказал он, с минуту поколебавшись. — Она вообще, кажется, всё знает. — Рыбаков замолчал, потом тихо прибавил: — Она на Бестужевских курсах два года училась… Вы не опасайтесь, Сергей Федорович.

Новиков внимательно поглядел на Рыбакова и вдруг засмеялся:

— Эх вы, заговорщик! Ну ладно, раз на Бестужевских, тогда можно. Давайте и чай, и буки, и бумагу.

Полночи прошло для Рыбакова незаметно. В четвертом часу он сложил стопкой сотню готовых листовок и, перепачканный чернилами, усталый и взбудораженный, улегся в постель. Перед тем как заснуть, он долго ворочался с боку на бок, перебирая в уме проекты будущих гимназических новшеств. В начале девятого он вскочил и, наскоро умывшись, выбежал на улицу. За пазухой среди учебников лежала пачка листовок.

Глава вторая. ЗЛО, КАК ОНО ЕСТЬ

Никишин вернулся из гимназии и бросил книги под стол:

— К чертям собачьим, к лешему, ко всем дьяволам…

Он изощрялся в бессмысленной и тяжелой брани. Он кинулся на кровать и рванул ворот куртки так, что разом отлетели оба крючка. Завтра Петроний остановит его в коридоре и скажет замороженным голосом, будто у него в горле гнездятся холодные и скользкие лягушки:

«Никишин, застегните воротник… Гимназия — не богадельня».