Моё тело — тюрьма (СИ)

У Киры было чёткое ощущение, что она особо не властна в этой ситуации, оставалось только подчиниться и узнать побольше о том, что вообще происходит и как с этим бороться. И возможно ли в принципе это. Она легла на кровать и закрыла глаза.

На поляне ничто не напоминало о вчерашнем: всё та же травка, цветочки. Разве что Грим не сидел в позе лотоса, а стоял к ней спиной, разглядывая реку вдали. Кира сделала пару шагов и встала рядом.

— Прости меня, сестра, я не сдержался… — ровно сказал Грим, но потом его голос дрогнул. — Я знаю, что должен подавлять свои эмоции… Даже сейчас, освобождённый от оболочки. Знаю… Но ничего не могу поделать… Я скучаю по Ней… Это было так несправедливо: разлучать нас…

От него буквально исходило нечто тёмное, что обычно Кира у людей лишь иногда ощущала или видела краем глаза, если эмоция была слишком яркой. Стоило субстанции коснуться неё, как нахлынула глухая тоска, накрыла с головой, растоптала, превратила в ничтожную песчинку. Кира вспомнила тот сон, где она висела в пустоте. Она вспомнила, что чувствовала сама, когда любимыми губами были произнесены те страшные слова. Когда её сердце, и до этого мучимое предчувствиями, ухнуло в ледяную чёрную пропасть, корчилось в агонии, чтобы в конце концов замереть и перестать биться.

Точка.

Точка невозврата, поставленная месяц назад и объяснённая сильной любовью, от которой «слишком больно». Невозможностью постоянно расставаться, когда она приезжает, чтобы снова причинить страдание тем, что уедет. Слишком редкие встречи. Слишком сильная тоска, от которой не спасали почти ежедневные письма и междугородние звонки раз в неделю. Ради того, чтобы услышать его голос, она ездила в гости к тёте через весь город, в давке и столпотворении, затрачивая на путь по два с лишним часа, а Влад бегал на почту, на пункт междугородней связи в условленное время, спуская все карманные деньги на десять минут разговора.

Иррациональные чувства, которые мешали сосредоточиться.

Настоящая любовь, которая вспыхнула так не вовремя…

«Слишком рано», — сказала ей мама, утешая после истерики, устроенной уже после. После того, как она пожелала ему в ответ на: «Прости. Я больше не могу. Нам всё же надо расстаться», доброй ночи и зашла домой на ватных ногах с ледяным комом, расползающимся от желудка до кончиков пальцев на руках и ногах. Ему надо готовиться к поступлению, а он может думать только о ней и как она там. Иногда быть умным и всё понимать, уметь отсекать чувства ради других вещей — это так тяжело.

— Это… были… Твои чувства? — когда всё прекратилось, спросила Кира. Её голос дрожал, а перед глазами расплывались круги.

— Это… лишь сотая доля моих чувств, — сухо прозвучал ответ. — Большей концентрации ты бы не выдержала. Никто бы не выдержал.

— Они разрушительны? — предположила Кира. — За что тебя наказали? — и торопливо добавила. — Я… Понимаю тебя… Я тоже до сих пор люблю одного человека, хотя он меня и бросил… Скучаю и тоскую по нему… — глухо сказала она, помолчав, мысленно отгородилась от воспоминаний и добавила: — И ещё… Грим, пожалуйста, не делай так больше… Люди в моём городе, они пострадали и…

— Конечно. Прости, — легко согласился Грим. — Постараюсь держать себя в руках.

Кира посмотрела прямо на него и не ощутила угрозы. Даже наоборот: какое-то спокойствие и доверие. В общем, точно не роль злого тюремщика ей уготована. Стало интересно: влиял ли её «заключённый» на её восприятие, или это та самая «гибкость сознания»? Сделать явно ничего нельзя, а значит, надо учиться с этим жить.

Глава 3. История Грима