Моё Золотое руно

— Ээ, не стесняйся, мальчик. Кто никогда не плачет, тот свою душу прячет.

— Опа! — Дружно подтвердили все присутствующие.

Кто-то согласно шмыгнул носом, но его тут же заглушил звон струн.

Опа-опа та бузуки,
Опа ке обаглома,
Газо изму стахастуни,
Меговлезы тагзсегхнас

Кто не мог танцевать, тот стучал в такт стаканом по столу и дрыгал ногами.

Ксише сэи салонино раки,
Архисэс или рьё дыёс нали,
Оморор ито корициму ньего,
Архоитес спаньенту ми кильё

Здравствуй, мой Ламос, прости своего блудного сына. Уже рвала душу и звала в пляс мелодия сиртаки, и я встал посреди таверны, широко раскинув руки. С обеих сторон меня подхватили братья Ангелисы, к ним пристроились остальные — высокие, низенькие, пузатые и жилистые, просто пьяные и пьяные до изумления.

Ррраз — бросок правой ногой вперед.

Два — медленно перейти на правую и чуть податься назад.

Три — шаг левой назад.

Четыре — медленно перенести вес тела на правую ногу и в сторону.

Пять — сильно согнуть колени и быстрый шаг левой вперед…

Дальше я уже не считал. Кто не умеет танцевать сиртаки, тому в Ламосе вход в таверну закрыт. Так меня учил отец. А свою первую хору с танцевал с мамой.

Сиртаки перешел в сиганос. Танцу уже было тесно в стенах таверны, и он выплеснулся на улицу. Цепочка, возглавляемая Леонидасом, потянулась в сторону набережной, притягивая по дороге туристов и просто прохожих.

Я отделился от танцующих, чтобы прислонившись к стене двухэтажного розового дома, без помех полюбоваться на звезды. Они были почти такими же, как в Фанагории и Анатолии, и все же не такими. Эти звезды сияли над моей родиной, и других таких было не сыскать.

— Почему? — Тихо спросил я их. — Почему я вернулся только сейчас?

МЕДЕЯ

— Значит, он вернулся? — Повторила мама и, словно разговаривая сама с собой, еще тише добавила: — Только сейчас…

В ответ я лишь пожала плечами:

— И главное непонятно — зачем?

Мамина ладонь мягко легла мне на плечо:

— Он никогда не сможет уйти от тебя. Сколько бы ни пытался, всегда будет возвращаться. А ты всегда будешь его ждать. В этом и заключается благословение Афродиты. Для мужчины и женщины это одновременно величайший дар и страшное проклятие.

Странно, почему мама была так добра к Ясону, ведь он разбил ее сердце почти так же, как мое. Не хотелось обижать маму, но…

— Ма, ну неужели ты веришь в эти сказки? Все-таки в двадцать первом веке живем, а?

Она улыбнулась мне, словно неразумному ребенку:

— Но ведь пока все так и выходит. Он вернулся.

Я только пожала плечами:

— На открытие памятника и только. Встретится с братьями, напьется в таверне, а потом соберет свои манатки и свалит.

Мама нежно пропустила меж пальцев прядь моих волос:

— Он уже увидел тебя, моя девочка. Никуда теперь твой Ясон от тебя не денется. Здесь остался его якорь, а ты его маяк. Свет его очей.

Не припомню, чтобы Гликерия Ангелисса прибегала к такому высокому пафосу. Я потерлась щекой об ее руку и примирительно сказала:

— Поживем, увидим, мама. Я уберу посуду.

— Хорошо, — мама повернулась к столу, — а я уложу Тесея.

Малыш уже спал, пристроив голову на руку прямо между своей тарелкой и кружкой. Мы с мамой понимающе переглянулись и улыбнулись. Ничего удивительного, если учесть, что свой день этот непослушный мальчишка начинал часов в шесть утра.

Выходил на кухню, залпом выдувал стакан парного молока утренней дойки и удирал гулять, прихватив с собой пару пирожков с тарелки. А потом со стайкой таких же загорелых и поцарапанных пацанов бежал на рыбачью пристань или на виноградники или еще Бог знает куда.

То, что в Тесее верх взяла бурная кровь листригонов, было понятно почти с самого его рождения. Он поплыл раньше, чем встал на ножки, не признавал никаких игрушек, кроме корабликов, и никакой другой одежды, кроме тельняшки. Я смирилась. Все-таки его отцом был пловец и ныряльщик, каких больше не найти ни в Ламосе ни во всей Тавриде.

Мальчик висел на моей маме, как обезьяний детеныш, обхватив ее руками и ногами. Я проводила их долгим взглядом, а затем занялась уборкой стола и грязной посудой.

Братья сегодня ужинали в городе, а отец, озадаченный историей с подделкой нашего вина, ушел к себе в кабинет вместе с той самой бутылкой. Так что работы у меня было не так уж много.

А раз так, я решила испечь печенье.

Выпечка — это маленькое домашнее волшебство, которому бабушки и мамы учат своих дочерей с детства. Разве не чудо происходит в горячей духовке, когда из сырых яиц, какао-порошка и безвкусной муки — из этой неаппетитной темной жижи — вырастает пористый, как пемза, шоколадный бисквит? Или рассыпчатое печенье.