Мойры

Владек девушек не бьет. То есть случается иногда, но для этого надо сильно его достать. Раз только от него схлопотала и потом неделю не работала, Владек ведь мужик здоровый, ты его, наверное, видел, и дерется, только когда разъярится, а не для забавы. В ярости он себя не контролирует. Два зуба у меня потом шатались. Но заслужила. Без обид. Это в самом начале было, я его тогда еще плохо знала.

У тебя сигареты есть? Я свои в баре оставила, в этом прикиде их спрятать-то некуда. Погоди, тут где-то пепельница была. Вот она. Не сиди так, ложись, к титькам моим прижмись. Вот. Ты колючий, но это ничего, я люблю колючих парней. Красивые у тебя глаза, то, что надо. Прикройся, а то замерзнешь.

А ты чем занимаешься?

Пишешь?

Писатель, блин?

Надо же.

В общем, будет у тебя о чем написать. Я тебе сейчас такого порасскажу. Люблю поговорить. Говорить я умею, да и жизнь у меня была будь здоров, у плиты не угорала, мне есть что рассказать. Когда на улице стояла, девушки меня любили, потому что я рта не закрывала и время пролетало быстрее. Хуже всего зимой. Мерзнешь как собака, ветер свищет, а ведь приходится ноги показывать, потом минут пятнадцать раздеваешься, потом работаешь, потом столько же времени одеваешься. В теплых странах девушкам легко, здесь же полгода — то мороз, то дождь, но зарабатывать-то надо. Зимой и клиентов меньше, не хочется им из дома выходить, к жене прижмутся и кемарят, а мы мерзнем. К концу зимы в кармане совсем пусто, до весны бы дотянуть, но здесь, у Владека, мы по крайней мере в теплом помещении. Ну а сейчас, летом, гостей побольше. Сам видишь, сколько народу.

Люблю поговорить, ох люблю, когда в школе училась, все время вела дневник. Ты не думай, у меня аттестат о среднем образовании имеется, я лицей закончила, но дальше учиться уже не было возможности, да и осточертело мне все, вот я и свалила из дома, стала сама себе хозяйка, на учебу уже времени не было.

Помню тот день, когда уехала оттуда. При себе у меня было немного денег — скопила, чтобы несколько дней не голодать, — взяла кое-что из одежды, уложила в пакет, вышла из дома, и только меня и видели.

Хочешь выпить? Постой, у меня тут есть бутылочка. Иногда клиент такой зажатый, что надо его немного расслабить. Рюмка только одна, но ничего, думаю, не побрезгуешь пить после меня, совсем недавно ты мне попу облизывал.

А началось все со сна. Такой обычный сон, ничего особенного, но с того дня стало мне просто невмоготу.

Ты долго помнишь сны? А я не успею проснуться, как все уже забыла, начисто. Даже если кому сразу расскажу, часа через два уже ничего не могу вспомнить. Странно, правда? Но тот сон я помню.

Я еще когда в школе училась, клала у кровати тетрадь и ручку, чтобы под рукой были, как проснусь. Но от записанных снов толку никакого, как от увядших цветов — ни запаха, ни красок. Увядшие цветы выбрасываешь, вот и эти сны скоро забываешь, а жаль, потому что мир во сне потрясающий, все что угодно может случиться, и никогда не умираешь, потому что всегда в нужную минуту просыпаешься.

Боишься смерти?

Любой, блин, боится.

У меня есть одна знакомая, работает барменшей в пабе, тут, неподалеку. Звать Виня. Она типа все свои сны помнит. Записывает их в тетради. И те, кто читал или слышал ее рассказы, говорят, что сны просто офигеть. Но эта Виня, она заколдованная, если бы ты, парень, с ней познакомился, ничему бы уже не удивлялся, она в другом мире живет. Там родилась, там и живет, а нас только навещает. Тот мир настоящий, а этот, здешний, ей лишь снится, и все мы — персонажи из ее снов. Однажды она проснется — и мы исчезнем. Что смеешься? Не такой уж ей плохой сон снится, я не жалуюсь, жизнь у меня наладилась, и ни о чем я не жалею, лишь бы хуже не стало.

Ну что, будем здоровы?

Да пей же, парень, а то выдохнется.

А теперь мне налей.

Приснилось мне тогда, что я нахожусь в какой-то странной комнате, большой и обставленной громадной мебелью. Кровать и кресла такие высокие, что я утыкалась в них подбородком. Все было непомерно большим — ложка на столе, пачка сигарет, стакан, мне приходилось держать его двумя руками. На кровати лежала баба, почти голая, у нее были черные густые волосы, а сама она — уродливая, дряхлая, но я, непонятно почему, в ней дико нуждалась, странно, но меня так и тянуло к ее обвислым толстым сиськам. Тихонько, неуклюже так я к ней подошла, встала на цыпочки и положила руку ей на живот. У нее был огромный пупок, чуть ли не с мою ладонь. И тогда я поняла: я ребенок, просто маленькая девчушка.