Мойры сплели свои нити

– Вася, здорово! – Гектор ни секунды не сомневался, что перед ним именно Урбанов. – Пару вопросов к тебе из прошлого у нас. Покойного Пашу Воскресенского, дружбана, помнишь?

– Ты кто такой есть? – мрачно осведомился Урбанов. Когда-то охранник в модном у приезжих креативщиков караоке-клубе, прислужник Родиона Пяткина, в молодости весьма симпатичный парень – ныне он опустился, однако прежнего гонора не утратил.

– Я полковник Гектор Борщов. На твой следующий немой вопрос отвечу – я тебя уважаю, Вася. До такой степени, что привез тебе гостинец типа на Новый год или на День любви и верности – сам выбирай. – Гектор, словно жонглер в цирке, подкинул бутылку водки – она перевернулась в воздухе, Урбанов проследил глазами, как Гектор поймал бутылку.

– И я тебя тогда уважаю, полковник. Ты меня – я тебя. Проходи к столу, будь гостем. Налью первача.

– Мы на службе. – Гектор словно с сожалением покачал головой. – Вася, скажи – дружил ты с Пашей Воскресенским?

– Крепко. Ваши его грохнули, менты. – Урбанов тяжко вздохнул. – Ни за что ни про что. Матери его даже на тело не разрешили глянуть. Мол, разбился в лепешку при аварии, в закрытом гробу хоронить надо. Ну, все понятно сразу… Концы в воду.

– Но его уже в убийстве дочерей сожительницы Аллы Крайновой всерьез заподозрили. И он пытался сбежать от следственных органов, – парировал Гектор.

– Сомневаюсь я… Не стал бы он девчонок гробить.

– Зачем же тогда от полицейских на машине рванул?

– Сдрейфил, наверное, нервы сдали. – Урбанов опять тяжко вздохнул и поднес к губам свой канфар-кубок, запрокинув кудрявую голову, допил, что оставалось на дне. – Он тюряги как огня боялся. У него сосед сидел за аварию, в тюрягу ушел штангистом, а вышел туберкулезником – развалиной с дырками в легких. А менты ваши его всерьез посадить тогда вознамерились. Куча свидетелей же была.

– Свидетелей чего? – спросил Гектор.

– Сикуха та… Аглаша… ну, младшая сеструха, на него напоказ вешалась, чтобы мамаше своей досадить, и та озлобилась бы и Полинку в Москву на шоу не отпускала. Сторожем ее оставила дома при ней, младшей. Я в их салон стричься приходил, мне Пашка скидку устраивал. Так своими глазами видел, как на открытии их второго салона в торговом центре Аглаша Пашку прилюдно при всех парикмахершах обняла и в губы поцеловала. Менты прицепились бы… Мол, совратитель, а значит, и убийца.

– Откуда знаешь, что девочка делала все напоказ? – хмыкнул Гектор. – Может, они правда того…

– Нет-нет, Пашка никогда бы себе не позволил, она ж его падчерица по факту. И Алка его не простила бы, она дочерей любила своих. И потом, мелкая-огрызок его не возбуждала, ему, наоборот, бабы старше нравились, зрелые, с формами, ну, как Алка, мамаша их.

– Откуда знаешь, что Аглая желала, чтобы мать Полину на телевидение не отпустила?

– Паша мне говорил. У сестер разборки шли, кто круче, кто поет лучше.

– А вы слышали, как сестры пели? – Катя решила внести и свою лепту в разговор.

– Нет. На фиг они мне нужны со своей попсой.

– Нам Пяткин, твой бывший босс, поведал, что вроде ты про какое-то алиби Паши знаешь. – Гектор одним движением пальцев свинтил «головку» бутылки.

– На… его, чего вы долбоеда этого слушаете?

– Не выражайся. Босс твой бывший, Пяткин, не подарок, но про алиби-то… ну, вспомни, напрягись. Или все вранье? Не имел Паша на тот роковой вечер никакого алиби.

– А вот имел! – воскликнул Урбанов. – Че я, память, что ли, вместе с ним в землю на кладбище зарыл? Звонил он мне в тот день часов в шесть, может, даже позже. И хвалился…

– Чем хвалился? Откуда звонил? По кнопочному телефону еще допотопному?

– Тогда такими мы пользовались, это сейчас у всех смартфоны… Он мне звонил из Балашихи, из салона своей бывшей автофирмы. – Урбанов взмахнул канфаром-кубком спортивным. – «Бумер» он себе подбирал подержанный. Не такой, как ваш, конечно. – Он кивнул на «Гелендваген». – Признался, что с работы из салона рванул по-тихому, потому как тачка подвернулась подходящая. Не битая, и пробег средний. И самое главное – в кредит «бумер» отдавали, в рассрочку на три года. Спросил еще, помню, смогу ли я ему бабла на первый взнос одолжить, у него финансы пели романсы. Алка, его сожительница, прижимистая баба, не баловала его, все в свой бизнес вкладывала.

Не верилось Кате, глядя на пьяного Урбанова со спортивным кубком, использовавшимся в качестве тары под первач, что некогда он мог одолжить товарищу денег на «бумер». Однако пятнадцать лет назад все складывалось, наверное, иначе – работа охранником в клубе оплачивалась прилично, он не пил горькую, был еще молод, строил планы на будущее, развеявшиеся в дым…