Моисей

Мидраш рассказывает, что когда Моисей в два (согласно другому преданию – в три) года был возвращен Йохевед во дворец дочери фараона, мальчик чрезвычайно полюбился не только Фермуфис, но и самому фараону, видимо не особенно задумывавшемуся о происхождении приемного сына своей дочери. Всемогущий владыка Египта часто играл с маленьким Моисеем, и в один из дней, когда Фермуфис с сыном гостила во дворце отца и произошла история, которая запомнилась многим египетским вельможам.

Один раз, продолжает мидраш, играя с трехлетним малышом, фараон сам надел на него свою диадему, но маленький Моисей немедленно стянул ее с головы и швырнул на пол. По другому мидрашу, мальчик схватил лежавшую на столике корону фараона и надел ее себе на голову. Но дальше оба предания совпадают: поступок ребенка вывел из себя фараона, да и его первым советником Валаамом он был истолкован как недобрый знак.

– Необходимо умертвить этого ребенка, ибо Небо однозначно дало нам знать, что в будущем он может представлять угрозу короне! – категорично заявил Валаам.

– О божественный, – вмешался в этот момент другой советник фараона жрец Иофор, – неужели ты велишь казнить любимца своей дочери за проступок, который он совершил по детскому недомыслию?

– Это было больше, чем недомыслие – это было знамение! – продолжал настаивать на своем Валаам.

И тогда Иофор предложил провести простое испытание, чтобы проверить бросил ли маленький Моисей корону на пол умышленно, или речь идет о ребенке, который пока не ведает, что творит и не может отвечать за свои поступки. По указанию Иофора перед мальчиком поставили два глиняных горшочка – один со сладостями (согласно другому преданию – с драгоценностями), а второй – с раскаленными углями.

Моисей потянулся было к сладостям, но тут посланный Богом архангел Гавриил отвел его руку, заставил взять уголек и положить в рот. Разумеется, маленький Моисей тут же взвыл от боли и выплюнул уголек, а Иофор торжествующе посмотрел на столпившихся вокруг придворных.

– Теперь вы видите, – произнес он, – что хотели спросить с мальчика слишком много.

В тот день Моисей спасся от смерти, однако до конца своих дней он так и остался косноязычен – ожог оставил страшные шрамы на его языке и небе, и потому произнесение самых обычных слов давалось ему с огромным трудом.

К сожалению, еврейские источники крайне скупо рассказывают о детстве и юности Моисея, и все эти рассказы можно свести к тому, что Фермуфис-Батья постаралась дать своему сыну самое лучшее образование. Вероятнее всего, Моисей учился в Гелиополисе, который в Древнем Египте являлся университетским городом, чем-то вроде английского Кембриджа. Здесь Моисей изучал не только математику, астрономию и египетскую литературу, но и так называемые тайные науки – астрологию и магию, дававшие, по убеждению жрецов, ключи к управлению мирозданием.

Вместе с тем, утверждают те же источники, Фермуфис-Батья разрешала Моисею время от времени навещать своих приемных родителей, и потому он никогда не забывал, что является евреем и не раз в годы своего детства и отрочества, имел возможность видеть, как египтяне издеваются над его соплеменниками.

Французский теолог и мистик Эдуард Шюре в своей книге «Великие посвященные» рисует несколько иную картину этого периода жизни Моисея. При этом он отталкивается от все уже упоминавшегося нами труда египетского историка Манефона, утверждавшего, что Моисей был не приемным, а родным сыном дочери фараона, при рождении был назван Хозарсифом и посвящен Озирису, то есть ему предназначено было стать жрецом этого бога.

Следуя общепринятому в конце XIX– начале XX вв. мнению, Шюре относит наибольшие тяготы египетского рабства к эпохе Рамсеса Второго, а сам исход евреев из Египта – соответственно к годам правления его сына фараона Мернепта. Таким образом, у Шюре Моисей-Хозарсиф оказывается внуком Рамсеса и племянником Мернепта. Стоит отметить, что сочинение Манефона дошло до нас в отрывках, а Шюре известен как весьма тенденциозный автор, нередко склонный к спекуляциям. И все же некоторые отрывки его очерка о Моисее заслуживают того, чтобы быть процитированными – хотя бы потому, что представляют собой несколько отличный от еврейского взгляд на биографию этого великого пророка.

«Хозарсиф был небольшого роста[24], вид у него был смиренный и задумчивый; отличительной чертой его наружности был широкий лоб и черные пронизывающие глаза с глубоким и пристальным выражением, вызывающем тревогу. Его прозвали «молчальником», до того он был сосредоточен и так редко он говорил. Разговаривая, он часто заикался, как бы подыскивая слова и как бы боясь выразить свою мысль. Он казался застенчивым, но время от времени, подобно вспышке молнии, великая идея вырывалась у него, оставляя после себя сверкающий след…