Мойте руки перед бедой

Андрей Бронников Мойте руки перед бедой

Вместо предисловия

История театра «Но» насчитывает около пятисот лет. Главное его отличие заключается в ношении масок исполнителями представления. Маска здесь – особая моральная ценность, раскрывающая зрителю характер героя, его переживания и человеческие качества. Сам актёр остаётся второстепенным демонстратором, лишь озвучивая мысли действующего лица. Скрываясь под маской, он оставляет свои истинные чувства и эмоции невидимыми для зрителя. Само слово «но» переводится с японского, как «умение», «мастерство».

Представление длится до пяти часов, и состоит из нескольких драматических частей. Канонический спектакль завершается пьесой «о демонах». Героем драмы всегда становится личность легендарная или мифическая: божество, мудрый старец, доблестный воин. Имя его фактически имя-символ.

Между пьесами даются фарсовые представления «кёген», материал для которых черпается из жизни и быта, становясь объектом юмора или даже сатиры. Традиционно принято считать кёгэн второстепенной частью спектакля «Но», поскольку он призван заполнять паузы между драмами.

Трагическое и комическое в театре «Но» существуют не сливаясь, но прекрасно уживаясь в совокупности образуя на сцене удивительную по цельности и глубине картину «страстей человеческих».

(частично материал взят из монографии Н. Г. Анариной «Японский театр «Но»)

«…скажу истинную правду, не трогайте веру в человечестве, она его спасает, без веры он зверь, не глумитесь над его святыней, не разжигайте в нём огонь негодования. Это опасная игра с огнём, может произойти пожар… Доброжелатель».

(из анонимного письма Ленину в марте 1921 года)[1]

1

Однажды ранним утром, точно в пять часов десять минут в полном соответствии с отрывным календарём «Время навсегда», когда предрассветная свежесть серебристой росой только оседала на не успевшую остыть за ночь придорожную траву, дневное светило лениво выглянуло из-за горизонта, и его лукавый взгляд первым лучом упал на, изнурённую от бессмысленной человеческой суеты, землю.

Солнечный первенец сверкнул на позолоте куцых, без крестов, куполах заброшенной церквушки, заодно испугал стаю жирных чёрных галок, затем, пронизав сонную берёзовую рощу золотистыми нитями, упал в густой черёмуховый куст. Несколько мгновений утренний озорник осматривался, словно решая куда отправиться, а затем, подпрыгивая в разбитой колее просёлочной дороги, выбрался на тёплую и пыльную улицу небольшого посёлка. Весело пробежался вдоль обветшалых покосившихся домиков и растеряно замер перед старинным трёхэтажным каменным зданием.

Красный изъеденный дождями и ветрами, кирпич больничного корпуса местами выкрошился, особенно на углах возле помятых и ржавых, украшенных жестяными силуэтами гарпий, водосточных труб. Окна первых этажей были грубо замалёваны серой краской, а некоторые из них прятались за металлическими кованными решётками. На втором этаже окна закрасили только наполовину, а на третьем их просто занавесили плотными белыми шторами. Массивные резные двери парадного входа усугубляли и без того унылый вид некогда помпезного фасада. Справа от низкого, в несколько ступеней, широкого крыльца криво висела облезлая табличка с названием учреждения: «НИИ психического здоровья».