Мохнатый бог

А. Черкасов, оставивший красочные и довольно подробные «Записки охотника Восточной Сибири», даёт описание совершенно варварского, но в то же время остроумного способа охоты, который был в употреблении у орочонов — одного из народов нынешнего Забайкалья.

Черкасов пишет, что орочоны при охоте на медведя не пользовались огнестрельным оружием, обходясь двумя приспособлениями — «пальмой» и распоркой. «Пальма» — инструмент, который до сих пор в ходу у многих сибирских народов, — представляет собой длинное (30–40 см) и широкое (4–5 см) тяжёлое лезвие — просто нож с односторонней заточкой, насаженный на длинную, почти в рост человека, рукоятку. Черенок лезвия у классической «пальмы» примотан к древку длинной полосой бересты на первую треть высоты. Иначе говоря, «пальма» — это короткое лёгкое копьё с длинным, заточенным с одной стороны наконечником. При этом «пальма» использовалась да и используется до сих пор в отдалённых местах Сибири, прежде всего, не как оружие. Она служит для того, чтобы просекать дорогу в зарослях кедрового стланика, не сходя с оленя. Таким образом, это орудие выполняет функции одновременно и копья, и мачете. Современные Чингачгуки выковывают лезвия из плоских рессор для грузовых автомобилей.

Другое орудие — так называемая распорка — представляло собой нечто вроде небольшого очень прочного якоря, или крючка-двойника больших размеров. Лапы, выкованные из железа, имеют в размахе около 7–8 сантиметров. Древко делалось из очень крепкого дерева и имело длину 20–30 сантиметров. Это приспособление было предназначено для того, чтобы медведь при нападении схватил распорку зубами. Раз зацепившись дёснами за зазубренные лапы, он уже не мог выплюнуть этот предмет, приходил в ярость и всё своё внимание уделял только постигшей его беде. Тут коварный орочон улучал момент, когда зверь терял бдительность, и незатейливо прирезывал его «пальмой».

У Черкасова очень подробно описывается технология засовывания пресловутой распорки в пасть медведю. Тут и ухищрения, вроде маскировки её в рукаве шубы, чтобы медведь считал, что кусает человека, и очень распространённые ссылки на якобы необычайную ловкость аборигена, позволяющую ему проделывать вещи, недоступные обычным смертным. Единственное замечание, которое может здесь себе позволить автор настоящей книги, — это то, что по его наблюдениям и впечатлениям многих людей, реально наблюдавших нападение медведя, этот зверь никогда не пускает сразу в ход зубы, а предварительно старается ударить противника лапой, с тем чтобы выбить у него оружие, повалить его и лишить возможности сопротивляться.

Глава 12 Охота с рогатиной

Тот вариант охоты с рогатиной, который принято называть «русской охотой», уже довольно сильно отличается от тех первобытных охот, о которых рассказывалось вначале.

Эта охота производилась всегда вдвоём — двумя рогатчиками или рогатчиком и его помощником, вооружённым ружьём. Таким образом, существовала определённая подстраховка в той мере, в какой она вообще была возможна при этом поединке.

Сейчас я дам слово выдающемуся русскому медвежатнику М. Андриевскому:

«Медведь, подрываемый лайками, поневоле отсиживается и возится с ними, но когда завидит охотника и сообразит, что от него уже не уйти, останавливается, с решимостью идти на драку.

При некотором навыке такую окончательную остановку легко отличить от простой задержки для защиты от назойливости собак. Инстинктивно понимая, что человек куда опаснее собак, медведь, решившись на драку, не обращает уже на них внимания, сосредотачивая его на главной опасности, т. е. человеке. При этом зачастую хитрит: делает вид, что не замечает человека, отворачивает от него голову в сторону, но маленькие пронзительные глазки его зорко следят за тем, что делает охотник. Когда медведь улучит подобный момент, то, заложив уши назад, с удивительной быстротой атакует его, причём обыкновенно коротко и сильно рычит — пугает.

Если охотник слишком горяч, тороплив или малосведущ и поэтому, сблизясь с медведем, станет чрезмерно круто наседать на него, не заметя, что тот уже сбавил ход, чтобы улучить минуту и удобнее броситься на врага, то медведь живо смекнёт это, и, делая вид, что неуклюже торопливо спасается, сам искоса поглядывает на него, а когда достаточно напустит на себя виду, то вдруг разом круто обернётся и бросится на оторопевшего от неожиданности охотника с такой быстротой и ловкостью, которых, по-видимому, нельзя ожидать от его неуклюжей фигуры. Зная эти тактические уловки медведя, опытный рогатчик по мере того, как уменьшается расстояние между ним и медведем, сам замедляет ход там, где позиция медведя выгоднее его позиции, и настигает его в более чистых и таких местах, в которых удобнее окончательно сойтись с ним, но никогда не подъезжает ближе двадцати-тридцати шагов, причём представляет, что будто боится медведя и заслоняет собой рогатину, особенно блестящее перо её. Такая видимая робость охотника обманывает бдительность медведя, делает его более самоуверенным и беспечным.