Мокко

– Что ж, я освежу вам память. Я хотела все высказать сегодня утром, когда пришла в ваш магазин, но не смогла. Я подождала еще немного и решила прийти вечером. Полиция постучит в вашу дверь рано утром в понедельник. И сделает свою работу.

– О чем вы говорите? – жалким голосом спросила Эва Марвиль.

Испытывала ли она страх? Со стороны казалось, что она сбита с толку, растеряна.

Электричество вернулось внезапно. Освещение было белым, безжалостным в сравнении со светом свечей. Лицо мужа было бледным, лицо Эвы Марвиль – красным, почти пурпурным. Кожа у нее на шее и груди тоже покраснела, но только крупными некрасивыми пятнами.

– В мае вы сбили мальчика. Это был мой сын. Он в коме.

И снова после моих слов – молчание. Эва Марвиль нервным движением потерла шею, потом этот жест повторился снова.

За окном гроза начала успокаиваться, дождь стал менее густым и сильным.

– Думаю, вы ошибаетесь.

– Нет, я не ошибаюсь. Свидетели запомнили номерной знак машины, которая скрылась с места происшествия. То был «мерседес» старой модели, коричневого цвета. 66 LYR 64. Это вам о чем-то говорит?

Было похоже, что она размышляет, пытается сосредоточиться. Я сказала себе, что она разыгрывает комедию. Да, из нее получилась бы неплохая актриса!

– Это и вправду мой номер. Но это невозможно! Я никого не сбивала. Я бы это запомнила!

Ее муж молчал. Он смотрел себе под ноги. Потом перевел взгляд на свои руки. Он выглядел ошарашенным.

– Я пришла посмотреть на вас, поговорить с вами, чтобы понять… С тех пор как я узнала, что вы были за рулем и что у вас есть дети, я пытаюсь понять, как вы могли такое сделать – сбить подростка и уехать?! Полиция придет к вам послезавтра, но я прошу вас объяснить мне это сейчас. За этим я и пришла.

Эва Марвиль снова потерла шею. Она качала головой, дыхание ее стало прерывистым, она едва не задыхалась.

– Вы понимаете, в чем меня сейчас обвинили? Это ужасно! Я не сбивала вашего сына, я вообще никогда никого не сбивала! Вы с ума сошли! Да, вы сошли с ума! Кем вы себя вообразили?

Теперь она кричала, и в ее голосе не было приятной гортанной хрипотцы – он был пронзительный, резкий, словно сирена. Невыносимый.

И я тоже стала кричать, так же громко, как и она:

– Хватит! Вы говорите так, потому что поняли – для вас все кончено. Вы прекрасно знаете, что это правда. Вы испугались и пытаетесь защищаться. Я по лицу вашего мужа понимаю, что так это и есть. Он был с вами тот день, правильно? Вы были за рулем, а он сидел рядом. Вы оба – трусы. Чудовища! И я надеюсь, что полиция сделает свою работу и вы получите самый большой срок из возможных!

Она посмотрела на него. Он показался мне еще более бледным, чем минуту назад. В лице его не было ни кровинки.

– Дан, скажи что-нибудь! Как она может обвинять нас в таком кошмаре?

Наконец он осмелился посмотреть мне в глаза. Вид у него по-прежнему был ошарашенный, он подыскивал слова.

– Вы ошибаетесь, это были не мы, не она. А теперь уходите, с нас хватит. Уходите!

Я почувствовала, как сжимаются мои кулаки, превращаясь в два маленьких злобных шара из кости и плоти.

– Нет, не уйду. Я хочу знать, почему вы не остановились. Я имею право это знать, а вам все равно придется объяснять это перед судьей. Я жду.

Я села на диван, оказавшийся как раз у меня за спиной, и сложила руки на груди. Свечи продолжали гореть – остренькие желтые язычки пламени.

– Вы хорошо играете свою роль. Думаю, могли бы стать неплохой актрисой. Вы, мсье, справляетесь хуже. Думаю, вы очень огорчились, когда узнали, что полиция нашла вас и в понедельник будет здесь. Но перед вами, мадам, я снимаю шляпу! Я в восхищении.

Эва Марвиль медленно опустилась на диван рядом со мной. Положив руки на округлые колени, она пыталась привести мысли в порядок.

– Мадам, вы не могли бы объяснить все по порядку? Не будем нервничать, поговорим спокойно. И начнем с самого начала.

Она говорила со мной как с умственно отсталой, как с идиоткой. Муж ее стоял слева от меня. Он словно врос в пол, и я больше не видела его лица. Но я догадывалась, что он нервничает, что ему не по себе, хоть он и не говорил ни слова.

– Где именно это произошло?

– Вам это прекрасно известно.

– Но я хочу услышать от вас.

– На бульваре М.

– В Париже?

– Разумеется, в Париже!

Мне хотелось дать ей пощечину. Как она смеет играть со мной! Как смеет делать вид, что ничего не знает! Я ненавидела ее. Я ее проклинала.

Она улыбнулась. Улыбнулась во весь свой большой рот.

– Знаете, я уже два года не была в Париже.

– Но в мае этого года вы там были и сбили моего сына на пешеходном переходе напротив церкви. Вы были в «мерседесе».

– Нет. Я не была в Париже два года, повторяю вам! Какого числа это было?

– Вы знаете это не хуже меня. В среду двадцать третьего мая, днем, в половине третьего.

И снова молчание. Тишину нарушал только звук ударяющегося о черепичную крышу дождя. Из глубины квартиры послышался детский голос.

Муж зло посмотрел на меня.

– Черт, он проснулся!

– Пойди к нему, Дан. Пойди к нему.

Он вышел из комнаты тяжелой неуклюжей походкой.

И вдруг у меня случилось озарение.