Мокрая магия

— Я хочу только одного, Дейрдре, — донесся до них слабый голос Мальцера. — Я хочу, чтобы ты сказала мне правду. Мне было бы спокойнее перед смертью от мысли, что я все же достучался до тебя. Ты ведь поняла, что я говорил тебе? Ты веришь мне? Если нет, я буду знать, что все доводы оказались напрасны. Если же ты признаешься в своих сомнениях — а я уверен, что они тебя одолевают, — тогда я увижу, что твое положение не так уж безнадежно. Ты ведь солгала мне, Дейрдре? Ведь ты понимаешь… чем я тебе навредил?

Повисло молчание. Затем Дейрдре едва слышно заговорила. Казалось, что ее голос плавает в воздухе: рта у нее не было, и приходилось напрягать воображение, чтобы понять ее речь.

— Выслушай меня, Мальцер, — попросила она.

— Хорошо, я слушаю, — согласился он. — Все же — да или нет?

Она медленно опустила руки, затем плавно и спокойно повернулась к нему лицом. Ее металлическое платье, покачиваясь, издавало тихий звон.

— Я отвечу, — пообещала она, — но не на этот вопрос. Ни «да», ни «нет» тут не годятся. Можно, я буду немного прохаживаться? Мне есть что сказать, но я не привыкла стоять неподвижно. Не думай, что это уловка, чтобы тебя удержать.

Мальцер рассеянно покачал головой.

— Оттуда ты и не сможешь, но ближе не подходи. Что ты хотела мне сказать?

Она стала неторопливо, с текучей плавностью мерить шагами дальний угол комнаты. Столик с сигаретами мешал ей, и Дейрдре осторожно отодвинула его с дороги, не сводя с Мальцера глаз и не делая резких движений, чтобы его не спугнуть.

— Я бы не назвала себя… недочеловеком, — начала она с оттенком возмущения, — и сейчас объясню почему. Но я бы хотела начать с другого. Обещай, что дослушаешь до конца. В твои рассуждения закралась обидная для меня ошибка. Я вовсе не то чудовище, которое Франкенштейн слепил из мертвечины. Я — живая; ты не вдохнул в меня жизнь — ты только помог сохранить ее. И я не робот с заложенной в него программой, которой он вынужден подчиняться. Я свободна и независима, Мальцер, и… все-таки я — человек.

Гаррис немного перевел дух: Дейрдре понимает, что делает. Он не знал, что она задумала, и решил дождаться развязки. Во всяком случае, она вовсе не тот равнодушный механизм, за который себя выдавала.

Не нарушая отмеренных границ, Дейрдре подошла к столу и склонилась над его поверхностью, обернув к Мальцеру свое безглазое лицо. Она следила, чтобы ее движения не выглядели излишне порывистыми.

— Я человек, — повторила она едва слышно и очень мягко. — Разве ты сам так не думаешь?

Она выпрямилась и поглядела на них обоих. Внезапно весь ее облик засиял такой теплотой, притягивая к себе знакомой жгучей прелестью, что Дейрдре больше не казалась роботом, а от ее непроницаемости не осталось и следа. Гаррис вспомнил, как при первой встрече ее голос помог ему ясно увидеть прежнюю Дейрдре — милую и прекрасную. По давней привычке она слегка пританцовывала, склонив голову набок, и тихонько посмеивалась над ними обоими — нежным, мелодичным, родным смехом.

— Видите, я все та же, — произнесла она, и звук ее голоса не оставил у них никаких сомнений: она их обоих заворожила.

Дейрдре отвернулась и снова стала расхаживать по комнате. Влияние личности, пробудившейся внутри нее, пронизывало их приятными теплыми волнами, словно ее тело было горнилом, жар которого и у других заставляет кровь быстрее бежать по жилам.

— Не все мне дается просто, — продолжала она, — но моим зрителям не обязательно об этом знать. Я им и не позволю. Думаю, вы все же верите, что я могу в этом облике играть Джульетту — с обычной труппой, и людям понравится мое исполнение. Как ты считаешь, Джон? Мальцер, а ты что скажешь?

Она замедлила шаги и обернулась к ним — оба мужчины смотрели на нее, не говоря ни слова. Для Гарриса она была прежней — золотистой, узнаваемой в каждом грациозном изгибе, и сияние все так же пробивалось сквозь металл, напоминая о ее некогда лучившемся человеческом облике. Он уже не спрашивал себя, не обманывается ли, можно позже обдумать, не притворяется ли она, не использует ли некогда утраченное тело, словно одежду, облекаясь в него лишь при необходимости. Ее неотразимое очарование не оставляло времени на сомнения, и Гаррис просто любовался, веря, что перед ним настоящая Дейрдре. Конечно, она может сыграть Джульетту, раз она сама так сказала. Она может подчинить себе любой зал так же легко, как подчинила и его самого. В самом деле, в это мгновение он ощущал в Дейрдре гораздо больше человеческого, чем когда-либо. Эта мысль пришла к Гаррису в какую-то долю секунды, прежде чем он осознал ее причину.

Дейрдре смотрела на Мальцера. Смотрел во все глаза и Гаррис, не в силах избавиться от наваждения. Она перевела взгляд с одного на другого, затем склонила голову набок и разразилась долгим громким смехом, сотрясшим все ее тело. Гаррису даже показалось, что он видит, как с приступами хохота по ее горлу прокатываются мягкие волны. Дейрдре искренне веселилась, насмехаясь над ними обоими.