Мокрая магия

Тетя Бетти повернулась на другой бок и начала посапывать. В другой комнате Неправильный Дядя, не просыпаясь, тоже повернулся на спину и тоже засопел.

Искусство мимикрии было развито очень хорошо…

И снова наступил день, и пульс дома изменился и по темпу, и по настроению.

— Если мы собираемся в Санта-Барбару, — сказала бабушка Китон, — то сегодня я хочу отвести детей к дантисту. Нужно привести в порядок их зубы, а с доктором Гувером трудно договориться даже насчет одного ребенка, не говоря уж о четырех. Джейн, твоя мама писала мне, что ты была у дантиста месяц тому назад, так что тебе идти не нужно.

После этих слов детей обуяла невысказанная тревога, однако никто из них ни жестом не выдал ее. Лишь когда бабушка Китон повела детей за ворота, Беатрис немного задержалась. Джейн стояла у дверей, глядя им вслед. Беатрис, не оглядываясь, протянула руку, схватила пальцы Джейн и сжала их.

И это было все.

Но ответственность была возложена.

Слова не требовались. Беатрис дала понять, что теперь заботы передавались Джейн. Ответственность лежала на ней.

Джейн не осмелилась надолго откладывать свои обязанности. Чуть ли не с каждой минутой взрослые становились все грустнее и грустнее, и она это ясно видела. Руггедо снова начинал испытывать голод.

Она наблюдала за своими двоюродными братьями и сестрами, пока те не исчезли за перечными деревьями. Через некоторое время рокот автобуса сообщил о том, что на их возвращение можно не надеяться. Тогда Джейн пошла к мяснику и купила два фунта мяса. Выпив содовой, она вернулась домой.

Сердце ее колотилось в груди, как маленькая птичка.

Взяв на кухне жестяной тазик, Джейн положила туда мясо и проскользнула в ванную. С такой ношей вскарабкаться на лестницу было довольно таки трудно, но она справилась. В теплом молчании, царившем под крышей, Джейн остановилась и стала ждать — она почти надеялась на то, что тетя Бетти снова позовет ее. Но ничьих голосов слышно не было.

Простой механизм предстоящих ей действий делал страх не таким острым. Кроме того, ей едва исполнилось девять. Но на чердаке было темно.

Вытянув одну руку в сторону, Джейн ступила на балку и шла, пока не достигла доски-мостика. Ступив на нее, она ощутила под ногами вибрацию.

Раз-два — вот халва,
Три-четыре — заплатили,
Пять-шесть — можно есть,
Семь-восемь…

Два раза у нее ничего не получалось, но на третий — удалось. Нужно было освободить голову от мыслей. Она пересекла мостик, свернула и…

В этом месте было сумрачно, почти темно… Здесь пахло холодом и сыростью подземелья. Ничуть не удивившись, она вдруг поняла, что находится глубоко внизу, возможно, под домом, а может, и очень далеко от него. Но она восприняла эту странность как должное. Она ничему не удивлялась.

Как ни странно, она словно бы знала, куда надо идти. Она шла по направлению крошечного, замкнутого пространства — и в то же самое время блуждала по пустынным, с низкими покрытиями, бесконечным, очень тусклым, пахнувшим холодом и влагой местам. О таких местах даже думать неприятно, не то что бродить по ним, имея при себе только тазик с мясом…

Оно нашло мясо приемлемым.

Позже, припоминая случившееся, Джейн так и не смогла определить, что же это было за оно. Она не знала, как предложить еду, не знала, как эта еда была принята. Не знала, как нашла его лежавшим посреди парадоксального пространства и утлости и грезящим об иных мирах и эрах.

Она лишь знала, что темнота снова закружилась вокруг нее, подмигивая маленькими огоньками, когда оно пожирало еду. Воспоминания перебегали из его разума в ее разум, как будто оба они были сделаны из единой ткани. На сей раз она видела все яснее. Видела огромное крылатое существо в блестящей клетке, она прыгнула вместе с Руггедо, ощутила биение крыльев, почувствовала взметнувшуюся в теле волну голода, живо вкусила жар, сладость, солоноватость упруго бившей струи.

Это было воспоминание, собранное из многих других событий. Другие жертвы бились, схваченные им, роняли перья, извивались. Когда он ел, все его жертвы сливались в воспоминаниях в единое огромное целое.

Самое сильное воспоминание было и последним. Джейн увидела сад, наполненный цветами, каждый из которых был ее роста. Фигуры, скрытые одеяниями с капюшонами, молча двигались среди цветов, а в чашечке гигантского цветка лежала жертва со светлыми волосами, и цепи на ней сверкали. Джейн показалось, будто она сама крадется среди этих молчаливых фигур, и что она — оно — Руггедо — в другой личине идет рядом, направляясь к тому, кто вот-вот умрет.

Это было его первое воспоминание о человеческой жертве. Джейн попыталась проникнуть дальше, узнать побольше. Моральные критерии не играли для нее никакой роли. Еда есть еда. Но затем воспоминание перешло в другую картинку, и она так и не узнала, чем все кончилось. Впрочем, это было и не нужно. У всех подобных воспоминаний лишь один конец. Возможно, это и хорошо, что Руггедо решил не задерживаться на этом моменте своих кровавых пиршеств.