Мокруха

В ванную комнату вошел Норберто, очень красивый юноша с длинными волосами, гладко зачесанными и завязанными на затылке в косичку. Он принес с собой лайм и нож. Обычно невозмутимый и стильный, Норберто сейчас так нервничал и суетился, не зная, как себя вести, что даже вспотел. Он уже собрался отправиться в клуб «У Рудольфо» танцевать сальсу, и теперь боялся запачкать кровью одежду. Совсем недавно ему подфартило приобрести в фирменном магазине умопомрачительный кожаный прикид лилового цвета, который как раз сегодня принесли от портного, подогнанный по его стройной фигуре. Мысленно Норберто уже блистал на танцплощадке в зажигательных латиноамериканских ритмах.

Однако не тут-то было, в дверь позвонили, и вот он уже прислуживает калеке. Но деваться некуда, надо помочь другу. Более того, Амадо – его босс! Норберто обязан заботиться о нем. И все же досада слегка бередила ему душу, что вполне объяснимо в сложившихся обстоятельствах.

– Эй, мужик, лайма хочешь?

– Я хочу долбанного врача.

– Я уже вызвал тебе врача, потерпи немного!

Норберто одним ловким движением выбросил лезвие ножа-бабочки, разрезал лайм на дольки и осторожно поднес одну ко рту Амадо, опасаясь за свои пальцы. Тот опять отпил из бутылки хорошую порцию «эррадуры», вцепился зубами в мякоть лайма и стал высасывать сок, кривясь от злости, огорчения и боли.

– Эстеван звонил по твою душу, чувак.

– Пош-шел он!

Норберто потянулся к бутылке с текилой. Амадо оттолкнул его своей единственной рукой.

– Не хапай!

Норберто уселся на унитаз рядом с ванной.

– Дай хлебнуть немного, каброн! Мне тоже надо нервы успокоить!

Амадо вздохнул и отдал ему бутылку. Норберто сделал несколько глотков, потом бросил в рот дольку лайма.

– Все не выпей, пендехо!

Норберто вернул бутылку и посмотрел на Амадо.

– Где твоя рука, чувак?

– Оставил в гараже Карлоса Вилы.

Норберто помедлил со следующим вопросом.

– А что ты делал в гараже Карлоса Вилы?

– Убивал его.

– Пор ке, мужик?

– Потому что мы с ним заключили сделку. А этот марикон решил кинуть меня!

– Чувак, и ты убил его?

Амадо молча кивнул и отхлебнул еще текилы. Потом повернул голову и посмотрел на Норберто своим страшным взглядом. Тот понял без слов и поспешно протянул очередную дольку лайма, которую Амадо с чавканьем высосал.

– Если ты его убил, то что же случилось с твоей рукой? Амадо опять вздохнул.

– Я стал подвешивать его к потолку. Чтобы выглядело, как суисидио, понимаешь? Залез на лестницу, привязываю веревку, и случайно, чувак, совершенно случайно нажал на рубильник. Ворота начали закрываться, а у меня рука засунута за направляющие, и эта чертова цепь затянулась вокруг нее и просто… мира… посмотри, что сделалось! Долбанная цепь просто-напросто оторвала мне руку!

Норберто подавил смешок.

– Ке варваро, мужик!

– Ничего смешного, пендехо!

Норберто поспешно выпрямился, скорее от испуга, чем из сострадания.

– Прости, мужик!

– Пинче-пута-мадре, каброн!

Пока Амадо заглатывал новую порцию «эррадуры», Норберто отрезал от лайма еще кусочек и бросил в рот боссу, не забывая беречь пальцы от его зубов.

– Мужик, лас-плакас будут разыскивать тебя по отпечаткам пальцев!

Амадо покачал головой.

– Я был в перчатках.

– Что толку, патрон, ты же оставил там всю свою долбанную руку! Они снимут отпечатки прямо с твоих долбанных пальцев!

Лицо Амадо исказилось от досады.

– Карахо!

– Ты попал, мужик!

Амадо обернулся к Норберто.

– Иди туда и принеси мою долбанную руку, пендехо!

– Аора?

– Си, аора!

– А как же врач?

– Не запирай дверь!

– Знаешь, в нашем районе слишком опасно оставлять дверь незапертой!

Амадо опять угрожающе посмотрел на Норберто, тот отдал ему остатки лайма и поспешил к выходу.

5

Боб валялся на кушетке перед телевизором в классической позе среднего американца; просторная футболка задралась, оголив полоску волос у пупка, босые ноги свисают через край, голову подпирают две скомканные подушки. Вообще-то он был недурен собой – не писаный красавец, но, по любимому определению Моры, в меру привлекательный. Правильные, симметрично расположенные глаза, ничем не выдающийся нос. Бородка скрывала сильный подбородок вместе с ямочкой, однако, как считал Боб, эта потеря компенсировалась тем, что волосяной покров подчеркивал губы. Он знал, что при его довольно заурядной внешности губы отличались необычайной чувственностью.

Боб отхлебнул пива и слегка переменил позу, устраиваясь поудобнее.

Кушетка была застелена грубым покрывалом типа марокканской дерюги, которое Боб называл «простыней из-под хиппи», поскольку очень часто разговоры на нем заходили о гашише и Амстердаме. Это покрывало и все остальное в квартире, Боб приобрел с рыночных лотков старьевщиков и в магазинах подержанных вещей. Оно пришлось ему по вкусу именно тем, что не гармонировало ни с одним предметом обстановки – ни с серебристо-розовыми виниловыми креслами из салона красоты, ни с мексиканским кофейным столиком из резного дерева с кафельной поверхностью, ни с китайскими пейзажами на черном бархате.