Мокруха

Радиосканер, наконец, застрял на станции в диапазоне AM. Здесь тоже звучали одни разговоры, но они велись на испанском языке. Боб догадался по страстному и проникновенному голосу диктора, что речь шла о религии. Говорящий по-испански священник призывал людей следовать слову Божьему. Бобу понравилась тональность проповеди. Она вселяла веру в лучшее.

Боб не мог не дивиться тому, что все еще оставался в живых. За последние несколько дней его дважды похищали и приговаривали к смерти. И оба раза он добился отсрочки приведения приговора в исполнение. Ему удалось обмануть смерть. Это большое везение.

Его живучести должно быть какое-то объяснение. Боб в этом не сомневался. Но не знал, какое. Хотя чувствовал, что оно непонятным образом связано с Фелисией. С их сверхъестественной любовью. В общем, либо эта любовь берегла его, либо неизвестная высшая сила. А может, любовь и есть эта высшая сила.

Проповедник продолжал наставлять души слушателей на путь Иисуса, а Боб уже мчался вниз по горным склонам в Долину. Он знал, что нашел свою дорогу. Чувствовал, что нашел. Пока неизвестно, куда ведет эта дорога, ему еще не видны повороты и изгибы, которые, как он понимал, ждут его впереди. Но Боб полагался на свои инстинкты, доверял судьбе, которые, судя по случившимся с ним чудесам, его не подводили.

Так что везет ему неспроста!

Когда Боб подъезжал к дому Фелисии, его охватили два одинаковых по силе чувства. Первым была огромная радость, мурашками прокатившаяся по телу от макушки до мокрых от пота пальцев ног, от которой сердце забилось чаще, а грудь стала вздыматься, жадно втягивая в себя большие порции воздуха. Он жив! Сияет солнце, деревья качают ветками на ветру! Мир открылся ему во всем своем великолепии! Но еще сильнее и настойчивее, чем общее состояние благополучия, радости жизни и красоты окружающего мира, его обуяло второе чувство, из-за которого он так спешил домой, к Фелисии.

Ему было просто невтерпеж затащить ее в постель.

Мартин прошагал около трех миль, когда увидел, что в его сторону движется пикап. Он остановился, задыхаясь от внезапного удушья. Ему стало так плохо, что с трудом удавалось сохранять вертикальное положении и пришлось сцепить зубы, чтобы не стошнило.

Вот и Амадо пожаловал. Мартин знал, что должен сохранять спокойствие и готовность действовать быстро. Он сжал пальцами рукоятку «глока» в кармане. Пусть подъедет поближе, совсем близко, и тогда он молниеносным движением выхватит пушку и всадит в этого сукина сына всю обойму.

Но оказалось, что это не Амадо. За рулем пикапа сидел охранник парка.

Машина затормозила, подняв облако пыли. Из нее выпрыгнул долговязый парень. Лицо у него было такое красное от прыщей, солнца и жары, будто его опалили паяльной лампой. Оно выражало тревогу.

– Эй, мистер, с вами все в порядке?

Мартин не знал, как ответить. Вопрос был таким тупым, что ему захотелось пристрелить этого парня, не сходя с места. «Ну, приглядись ко мне, идиот, – подумал он, – неужели и так не видно?».

– Я упал и ударился головой.

Пожалуй, лучше его не убивать.

– Дайте-ка я посмотрю, что там!

Охранник подошел вплотную к Мартину и стал изучать его макушку.

– Думаю, мне надо в больницу.

Охранник согласно кивнул.

– Я тоже так думаю.

С его помощью Мартин взобрался на пассажирское сиденье пикапа. Им вдруг овладела неимоверная слабость, прямо предобморочное состояние. Охранник включил кондиционер и погнал пикап, круто развернув его на сто восемьдесят градусов. От холодного воздуха пот высох на лице Мартина, по коже пробежал озноб. Однако это был приятный озноб, в предвкушении прохлады больничной палаты, холодного жжения антисептика и операционного шва. Холодок комфорта и безопасности.

Но когда пикап выехал с грунтовой колеи на шоссе и покатился в сторону города, Мартина пробрал совсем другой холодок. И причиной тому стали братья Рамирес, промчавшиеся мимо на своем внедорожнике.

Ах, черт! Вот это уже плохо!

Мартин опять почувствовал головокружение. Вернее даже, голова его будто отделилась от шеи и повисла в воздухе, плавно поворачиваясь туда-сюда. Будь сейчас открыто окошко, она бы выплыла наружу. В руках возник непонятный зуд, а глаза заволокла черная тьма.

Бесчувственное тело Мартина повалилось вперед, голова стукнулась о переднюю панель. Охранник обернулся и с испугом увидел, что из открывшейся раны на макушке пассажира потекла густая струйка крови, грозя перепачкать всю кабину.

Охранник одной рукой дотянулся до коробки с салфетками, зацепил пятерней сразу три или четыре и прилепил все вместе поверх окровавленной головы Мартина. Уголки салфеток поднялись вверх, трепыхаясь в потоке воздуха из решеток кондиционера и постепенно окрашиваясь в красный цвет. На голове Мартина словно распускалась огромная алая роза.