Мокруха

Он огляделся, высматривая, как бы побыстрее исчезнуть, но тут же понял, что опоздал. Около него возникли двое парней, недавно успешно решивших проблему с цыганкой. На этот раз они не стали ничего говорить. Даже не ругались, без чего на Руси не затевается ни один мордобой. Молча, как волки, они набросились на него. Русскому в пятнистом комбезе Андрей заехал ногой по коленной чашечке, а когда тот согнулся, угостил кулаком в подбородок, вложив в удар весь свой вес. «Пятнистый» отлетел на несколько шагов и, скорчившись, схватился за колено. Тут из глаз Андрея посыпались искры — это резиновая дубинка обрушилась на его голову. После удара ботинком он очутился на мокром, в раздавленных помидорах полу. И началась обработка.

«Пятнистый» очухался и включился в этот процесс. Он был особенно зол. Охаживали Андрея в основном ногами по телу. Похоже, никто не хотел выписывать ему билет на тот свет. Было очень больно. Что происходило потом — Андрей помнит смутно. Избиение прекратилось. Слышались чьи-то приглушенные голоса. Его подняли и потащили куда-то. Он смутно видел толпу, в которой различал фигуры в милицейской форме. Кто-то о чем-то его спрашивал, но он не понимал, о чем, и не отвечал. Мир отдалялся, отделялся от него бронированным стеклом, а вместе с ним уходила и боль. В ушах звенело все сильнее и сильнее. После контузии такое с ним случалось не раз. Его добили до очередного приступа.

Потом Андрея куда-то привели. Он с трудом различал голоса:

— Врача вызовем?

— Благодетель чертов. Нужно тебе было… А что, если сдохнет?

— Не сдохнет.

— Братки, — еле ворочая языком, произнес Андрей, — не надо врача… В кармане три таблетки… Одну…

Он проглотил таблетку и прошептал: — Я оклемаюсь.

После чего провалился в забытье.

***

Проснулся Андрей с тяжелой головой, будто после хорошего похмелья, но вполне пригодный для дальнейшего прохождения жизни. Он лежал в маленькой комнате на широкой кровати, покрытой коричневым пледом. Напрягшись, он встал, покачиваясь, вышел в коридор. В большой комнате были люди. Негромко играла музыка «битлов».

— Глен, тебе не надоело эту муть слушать? — послышался густой бас.

— Дура ты. Это же классика. В шестидесятые годы люди готовы были все заложить, лишь бы такую пластинку купить.

— Я только застольные песни люблю. Которые под пьяную слезу идут.

Андрей шагнул в дверь. В комнате сидели три человека. Смазливый парень с короткой стрижкой, жгучий брюнет, напоминающий героя-любовника из фильма тридцатых годов, и бородатый верзила, которому эта малогабаритная квартира была явно тесновата. Андрей еще не знал, что это Глен, Гусявин и Брендюгин.

— Очнулся. — Глен иронично оглядел Андрея.

— Мы думали, что ты в жмурики решил сыграть, — хмыкнул Гусявин. — Глянь, одной таблетки хватило.

— У меня после контузии.

Андрея усадили в кресло.

— Из Афгана, что ли? — спросил Брендюгин.

— Из Карабаха.

— В армии там служил? — Глен внимательно посмотрел на Андрея.

— В трех армиях.

— Ты что, за черных воевал? — удивился Гусявин.

— Воевал.

— За ариков или за азиков?

— За всех.

— Молодец. — Глен что-то соображал про себя. — Давай выпьем за это.

На столе было много закуски и бутылок с яркими этикетками.

— Чего ты на этого азербуда полез? — спросил Глен.

— Потому, что чурок надо давить.

— А, он у нас из зверобоев, — кивнул Гусявин.

— Ты их много передавил? — поинтересовался Глен.

— Прилично.

— Кстати, ты должен пятьдесят баксов, — вставил Гусявин. — Мы тебя от ментхауза избавили. Мусора хотели в участок замести. Черный нажаловался, что ты хулиган. Пятнадцать суток запросто огреб бы.

— Я верну, — сказал Андрей.

— Не к спеху, — отмахнулся Глен.

У Брендюгина с детства была привычка спасать всех. Когда он увидел, что человека бьют ногами, тут же бросился на выручку. Глену было до лампочки все, что никаким краем не задевает его. Бьют кого-то — ну и пусть бьют. Он еще на зоне научился никуда не вмешиваться — это залог долгой жизни. Но деваться было некуда — Брендюгин ввязался в разборку, и пришлось встревать тоже, растаскивать дерущихся. Тут еще налетели «рыночники», ситуация осложнялась. Понимая, что все может кончиться плохо, Глен заорал, что он человек Медведя, и если от них не отвалят, устроит им всем крутые разборы. Слова неожиданно возымели действие. Появились, однако, двое милиционеров с намерением доставить всех в отделение. Они просмотрели документы — у Глена был с собой паспорт. В милицию тащиться не хотелось — там рука руку моет, оглянуться не успеешь, как виноватым окажешься. Он предложил сержанту тридцать долларов отступного, тот согласился.

У выхода с рынка к Глену подошел плечистый, в строгом костюме азербайджанец лет сорока и сказал, что разговор не закончен, потом будет продолжение. Глен ответил, что ему плевать на весь Кавказ и все Закавказье. Азербайджанец проводил его хмурым запоминающим взглядом…

После очередной рюмки Андрея развезло.

— У вас травки не найдется? — спросил он, тупо глядя в рюмку.

— Нет. Что, балуешься? — спросил Глен.

— Редко. У черных научился.

— Значит, пришлось тебе их помочить?

— Да. И буду мочить дальше.

— Молодец.