Мокруха

Он цедил коричневый божественный нектар маленькими глотками, по всем правилам грея бокал в ладони и закусывая лимончиком. В окне квартиры синело вечернее небо, улица внизу шуршала автомобильными шинами, ревела двигателями внутреннего сгорания, стучала колесами трамваев, но шум не раздражал, а, наоборот, успокаивал. Вместе с коньяком в Альтшуллера вливалось осознание благостности данного, а также любого другого момента жизни, удовлетворение тем, что существует этот самый прекрасный из миров и что в нем можно жить в неге, тепле и комфорте. Мысли текли ровно и спокойно, по философско-созерцательному руслу, и меньше всего хотелось, чтобы они уходили куда-то в другую сторону. Не хотелось ни с кем говорить, создавать у окружающих впечатление его собственной незаменимости и значительности. Вообще меньше всего было желания молоть языком. Единственное, что хотелось, невзначай поглаживать мягкий изгиб девичьей шеи или лениво, без взрыва похоти и страсти, мять податливую женскую грудь. Но ничего не поделаешь, придется напрягаться, что-то говорить, давать ценные советы. Ведь пригласили его сюда, поили и платили деньги именно за это — за разговор, за рекомендации, за умную мину на лице. За помощь в том, чтобы выкрутиться из темной истории. Очередной мошенник, вор или убийца (Бог ты мой, сколько их было!) хочет остаться на свободе и готов платить. Каждому нужна помощь. Или видимость помощи. Именно это и дает возможность наслаждаться жизнью, радоваться тому, что повезло ему родиться на этой земле именно Яковом Моисеевичем Альтшуллером, адвокатом юридической конторы номер пять.

— Так что же все-таки с Геной? — спросил Глен.

— У него все прекрасно. Он уже наизусть выучил статью двести восемнадцать, часть первая. Разбуди ночью — не собьется.

— И никак не отвертеться? — поморщился как от зубной боли Глен. — Яков Моисеевич, вы же не таких вытаскивали.

— Не таких вытаскивал. А таких не вытаскивал.

— В чем проблема?

— Вместо того чтобы начать валять дурака — «подбросили», «подвез мужика, он пистолет оставил», «нашел в подъезде, нес в милицию», — он заявил, что купил его на толкучке, чтобы отстреливаться от шпаны. И это сказано прямо в присутствии понятых…

— Может, рога понятым обломать? Пускай показания против самих ментов повернут.

— Ну да. У них понятые свои, моргнуть не успеете, как с Геннадием в одной камере будете отдыхать.

— Может, кого подмазать?

— Дело взял РУОП. И следовательша ведет — железная леди. Легче с голодным крокодилом найти общий язык.

— Вот хренотень! — Глен стукнул кулаком по столу.

— Семен, вы настолько цените своего друга, что истомились от мыслей о его нелегкой судьбинушке?

— Ценю, — раздраженно отозвался Глен.

— Осмелюсь предположить, что дело обстоит несколько иначе. Вас больше беспокоит, как бы в непривычных условиях у него не возникло желания поделиться своими воспоминаниями с работниками милиции и оформить мемуары протоколами допросов.

Глен кинул злой взгляд на Альтшуллера.

— Семен, ваши опасения не лишены оснований. Брендюгин мне не понравился. Я видел много таких людей. Так они выглядят перед тем, как сломаться.

— Если он сломается?..

— Я плохо осведомлен о ваших делах.

— Да, и, конечно же, вам ни о чем не говорит фамилия Слепцов. Того антиквара, которого вы мне порекомендовали.

— Слепцова? Порекомендовал? Я встречаюсь со многими людьми. Может, и было что-то… Так вот, я мало знаю о ваших приключениях, но уверен, среди них есть немало таких, с которых вы бы предпочли не срывать покров тайны.

— Красиво излагаете.

— Профессия обязывает.

— Если сказать на человеческом языке, Брендюгин может всех сдать.

— А может и не сдать. Все в руках Всевышнего.

— Хорошие дела… А что вы ему сказали?

— Сказал, чтобы держал язык за зубами и не болтал лишнего.

— А он?

— Сидит на табурете, привинченном к полу, здоровый, понурый, думает о чем-то своем.

— Сука! — Глен сильнее ударил кулаком по столу.

— Не нервничайте, Семен. Излишние волнения приводят к преждевременным морщинам и старению организма.

Глен так посмотрел на Альтшуллера, что сладкая улыбка сползла с его уст.

— Что с ним дальше делать будут?

— Скоро трое суток по сто двадцать второй статье истекают. Следствие должно будет принимать решение: или предъявлять обвинение, брать под стражу, или отпускать под подписку, залог.

— Могут выпустить?

— Месяца два назад точно бы выпустили. А сейчас сами видите, какой шум стоит — оргпреступность, вооруженные формирования!.. Гайки закручивают. А сказочку, которую мы с Геной придумали, никто всерьез не примет, сотрудники в РУОПе с амбициями. Сидеть ему и сидеть.

— Труба.

— Может, оно и к лучшему. Хуже будет, если его неожиданно выпустят.

— Почему?

— Может быть, это будет означать, что Брендюгин разговорился и милиция взяла его в оборот.

— Зачем ей брать его в оборот?

— Господи, чтобы ликвидировать всю преступную группу во главе с вами. Неужели непонятно?

— Понятно.

— Но это лишь один из вариантов… А вообще, если Геннадию все же удастся выбраться из изолятора, и ему, и вам будет лучше, если он исчезнет на некоторое время из города.

— Или насовсем, — буркнул Глен.