Моль

Василий взвыл. Уткнулся лицом в ладони, скатился на пол по стене. Света не понимала его реакцию, а он не мог объяснить! Он вообще ничего не мог… Даже помочь с перевязкой. А все потому, что, если бы он прикоснулся к ней прямо сейчас, то уже никогда бы не смог отпустить. То, что Света готова пожертвовать собой ради него, он понял еще там… На стоянке. Именно этот ее поступок свел его с ума. Не перестрелка, и не чувство опасности. Она. Света - ядерный взрыв, который похоронил под собой все его барьеры. Именно сейчас он был абсолютно наг. Как никогда до, и как никогда после. И чтобы потом ни случилось, никто больше не увидит его таким. Так почему он сидит на полу, уткнувшись лицом в колени? Почему прячет то, на что она получила монопольное право? Зачем таит в клочья разорванную душу?

Он поднимается, аккуратно, по стеночке. Собирается с силами и поднимает глаза, встречаясь с растерянным тревожным взглядом женщины. А потом срывается. Хватает ее в объятья. Запрокидывает голову, впивается в рот. Это ни фига не красиво. Это даже не поцелуй. Какое-то отчаянное движение губ. Словно он хочет ее поглотить. Впитать в себя, проникнуть в ее сущность. Переплестись с ней на клеточном уровне. Ему жизненно необходимы эти касания. Ее одеревеневшие пальцы по привычке гладят лысую макушку. А он, вмиг растерявший все свои умения, как слепой котенок шарит руками по всему ее телу.

- Сумасшедшая… Сумасшедшая моя.

Свету закручивает его стихия. И это хриплое «моя». Ну и что, что сумасшедшая? Его… Разве можно сказать лучше? И эти неумелые руки, теперь уже точно его… И губы, которые не целуют – жалят. Проникая в кровь, как самый изысканный яд. Парализуя всю ее сущность, подчиняя себе? И разве имеет значение эта необратимость? Разве она может от нее отказаться? Никогда.

В каком-то тумане добираются до кровати, падают на нее. Раздеваются спешно, неумело, помогая друг другу. Васька сжимает женскую грудь, сосет, кусает. Нет никакой возможности остановиться или притормозить. До боли, до отметин на теле, еще, и еще… Пальцы опускаются вниз, и резко погружаются внутрь. Света стонет прямо в его ухо, окончательно лишая мужчину тормозов. Василий погружается в нее резко, торопливо. Закидывает повыше ее стройные ноги. Лицо прячет на груди, которую остервенело сосет в такт абсолютно несдержанным, яростным толчкам. Она теряется в чувственном урагане, и только когда глубоко внутри ощущает его извержение, понимает, что все – дороги назад нет. Он хнычет. Это могло бы показаться абсолютно немужественным, если бы она не понимала, что именно сейчас произошло. Оргазм Василия длился бесконечно долго, он продолжал толкаться в нее, и хрипло стонал. А потом упал сверху, пригвоздив Свету к постели, и мгновенно уснул, так и не покинув ее глубин.

Глава 24

Светлана проснулась от поцелуя. Нежного, едва ощутимого. Василий касался своими губами её скул, лба, подрагивающих век. Она терялась в его нежности.

- Доброе утро, - прошептал он.

- Доброе.

Утро и впрямь выдалось необыкновенным. Необычайно солнечным и светлым. Все пространство комнаты было будто бы пронизано искрящимся светом. Тонкие сверкающие нити лучей переливались и подрагивали, рисуя изысканный узор на их переплетённых телах. Василий целовал этот солнечный ажур на её коже и не мог насытиться. Процесс, который раньше не приносил ничего, кроме боли, теперь стал панацеей от неё. Вчера он впервые забылся настолько, что не довел женщину до оргазма, потерявшись в океане собственных чувств. Но все случившееся было не только сумасшедшим желанием плоти. В первую очередь это был неукротимый порыв души. Ураганный, неистовый, исступленный. Василий не мог быть без Моли на физическом уровне. Он стремился полностью ее в себя вобрать. Со всеми мыслями и чувствами, силой и слабостью, уверенностью и комплексами. Чтобы Света заполнила собой его пустоту. Воронку внутри, которая, подобно квазару, стала поглощать то, что от него ещё оставалось.

- Вась, Васенька… Я ведь грязная там… Ты кончил, и мы не были в душе…

- К черту!

Погружается в неё резким толчком. Она справится. Примет все, что он готов будет дать. Выдержит его бешеный темп. Удар за ударом, до хрипа, до сорванного голоса и поджавшихся на ногах пальцев. А потом в мокрый от безумного напряжения висок, в такт затихающему оргазму:

- Сумасшедшая… Светлая… Света.

Форточка открыта. В неё проникают свежий прохладный воздух с тонким весенним ароматом и непривычно звонкое, после зимнего безмолвия, пение птиц. Их трели нарушает не такое благозвучное, но оттого не менее настырное мяуканье Селедки. Котёнок хочет есть, но они не в силах пошевелиться. Так и лежат, переплетаясь телами, наплевав на все. Даже мыться лень.