Тогда я вспомнила проблески радости, озарявшей бабушкино лицо, когда я проскальзывала к ней в комнату, чтобы поболтать. Однако наше общение всегда было мимолетным: она целовала меня в щеку и говорила: «Возвращайся к маме. Не надо ее огорчать». Теперь я знаю, почему она не хотела задерживать меня. И мне грустно думать, что она ни разу ничего не просила, даже любимого лакомства.
Жизнь моей бабушки пошла наперекосяк после того, как хан заметил ее красоту и потребовал ее себе. Как ни странно, бабушка прожила бы куда более счастливую жизнь, если бы родилась невзрачной или даже некрасивой.
Моя сестра Надия унаследовала свою внешность от бабушки и считалась одной из привлекательнейших девочек в Кабуле. Она была высокой, с прекрасными длинными волосами, обрамлявшими ее лицо с правильными чертами, большими выразительными глазами и изящным носом. Все восторгались ее необычайной красотой. Надия обладала не только красотой, но и замечательным умом, и по успеваемости опережала всех в своем классе.
Когда я родилась, Надие было уже почти три года. Она наслаждалась тем, что была единственным ребенком в семье и все внимание было обращено исключительно на нее. Однако с моим появлением ей было суждено пережить острую боль от соперничества с сестрой. Когда она заявляла: «Избавься от этого ребенка!» — мама лишь смеялась, не обращая внимания на приступы ревности старшей дочери. В конце концов, ей тогда еще не исполнилось и четырех лет. Но как-то раз маме понадобилось пойти в ванну, и она попросила Надию посмотреть за спящей сестрой. Вернувшись, мама осталась довольна тем, что я не плачу, несмотря на свою капризность. Она не обратила внимания на то, что Надия была необычайно весела, скакала, смеялась и прыгала с ноги на ногу.
— Твоя сестра спит, — попыталась утихомирить ее мама.
— Нет, не спит. Она умерла, — со смехом ответила Надия.
Обезумевшая от страха мама бросилась в спальню и обнаружила, что Надия завалила меня подушками и одеялами. Когда она сбросила их на пол, я уже задыхалась. С тех пор мама не спускала с меня глаз, пока я не выросла.
К счастью, к тому времени, когда я научилась ходить, Надия стала моей защитницей. Но когда я достигла подросткового возраста, ее ревность снова подавила сестринскую любовь. Она стала очень требовательной и строгой, и, если я сердила ее, она без зазрения совести могла исцарапать мне лицо или ударить меня. Надия продолжала проявлять агрессивность, пока ей не исполнилось восемнадцать лет. Потом в течение нескольких лет мы стали очень близки, прежде чем наши отношения испортились окончательно уже в зрелом возрасте.
Наша семейная жизнь не была простой.
Я часто размышляла, сожалели ли мои родители о рождении второй дочери. Я была таким упрямым ребенком, что в нашем доме царил настоящий беспорядок. Мое упрямство проявилось еще в раннем детстве. По каким-то причинам я отказывалась от молока и сока, если их предлагали мне не в детской стеклянной бутылочке. И ничего нельзя было поделать. Моя мама рассказывала, что я зажимала губы, морщила лоб и застывала, отражая все попытки накормить меня, если к стеклянной бутылочке не крепилась соска. Доведенные до отчаяния мама, бабушка и няня Мума прибегали ко всевозможным уловкам, но я делала вид, что готова умереть от голода, так что в результате им приходилось капитулировать.
Когда я достигла годовалого возраста, ситуация еще больше ухудшилась. Сделав последний глоток молока или сока, я отклонялась, чтобы бросить рожок в стену, об которую тот разбивался вдребезги. Казалось, я получала огромное удовольствие от звука бьющегося стекла, в то время как моя сестра и мама кричали, а бедная няня Мума бросалась собирать осколки с пола. Меня не могли остановить ни укоры, ни шлепки. От полной безысходности мама намазала соску красным перцем, а затем с изумлением взирала на то, как я, покраснев от жгучего перца, продолжаю пить молоко из бутылочки.
Потом цены на стеклянные детские бутылочки возросли. Они ввозились в Афганистан, и мама тратила немало семейных денег на этот дорогостоящий товар. Наконец в происходящее вмешалась одна из шести маминых сестер. Она пришла к нам и с серьезным видом протянула мне рожок.
— Мариам, это последняя стеклянная бутылочка во всем Афганистане. Эмир издал указ, по которому детям отныне запрещено пить из стеклянных бутылочек, так что если ты разобьешь ее, то больше у тебя их не будет, — сказала она.
Вся семья собралась, чтобы посмотреть на мою реакцию. Все афганцы повиновались эмиру, даже маленькие дети. Неразрешимая проблема в итоге должна была закончиться. Я схватила бутылочку, выпила молоко до последней капли, самодовольно посмотрела на зрителей и разбила бутылочку об огромный каменный камин, после чего удалилась со счастливым видом.
Меня удивило то, что родители не наказали меня. И каким-то образом им удавалось обеспечивать меня стеклянными бутылочками вплоть до того счастливого дня, когда я утратила в них надобность.