Мольба Мариам

— Мариам, — сказала она, — ты своевольная и упрямая девчонка. Ты наивный и незрелый человек и демонстрируешь полное пренебрежение к святости жизни не только посторонних, но и членов собственной семьи. Ты страшно разочаровываешь меня и своего отца.

В глубине души я понимала, мама права, но считала, что поступаю так из патриотизма и идеалистических представлений. Русские оккупировали мою родину и убивали моих друзей и родных, а афганцы всегда славились своим боевым духом. И я была истинной афганкой. Я страдала лишь потому, что ставила под угрозу свою семью. Только поэтому я извинилась перед родителями и министром, оказавшим мне помощь.

Мама молча выслушала мои извинения и лишь кивнула.

Папина реакция потрясла меня до глубины души: он так долго пронзал меня взглядом, что мне показалось, он больше никогда не станет со мной разговаривать.

— Вон с моих глаз! — наконец произнес он.

На следующий день ему пришлось идти в штаб КАД. Он пошел туда один.

— Я не могу тебе доверять: вдруг ты попытаешься оскорблять чиновников, которых мне предстоит умиротворить, — заявил он мне.

С каждой минутой мы нервничали все больше, так как папы не было целый день. Его продержали несколько часов, задавая одни и те же вопросы и пытаясь поймать на лжи.

Несмотря на то что папе не был присущ боевой дух, он был исключительно умным человеком и понимал, что должен хранить спокойствие, для того чтобы убедить представителей КАД в том, что я невиновна, а машину вела француженка, которая находилась за пределами их досягаемости. КАД не стремился к конфликту с Францией, хотя позднее мы узнали, что генерал попытался раздуть международный скандал из этого происшествия, но чудом все рассосалось само собой.

Я вновь была спасена.

Но с тех пор меня уже никогда не посещало ощущение счастья в родной стране. Мои родители общались со мной как с прокаженной. Они лишили меня всех привилегий и установили строгий режим наказаний. Я не могла встречаться с подругами за пределами школы. Мне запретили садиться за руль. Когда прислуге предоставляли длинные выходные, я должна была выполнять всю домашнюю работу. Мне приходилось вставать в пять утра и заниматься уборкой до школы. А после школы я должна была являться в папин офис и заниматься там канцелярской работой. За исключением занятий в школе, родители не спускали с меня глаз.

Моя жизнь превратилась в сплошную муку.

И тем не менее я закончила школу Малалай. И несмотря на то что русские преподаватели считали меня бунтаркой, мне была предложена стипендия в Московском университете. Однако я так ненавидела все русское, что отказалась от нее.

Мои родители были в ужасе: мало того, что их тревожило мое поведение, они были крайне огорчены тем, что их младшая дочь не получит медицинского образования.

Помимо всего прочего, папа дружил с послом Кубы в Афганистане, и тот предложил устроить мне стипендию в Гаванском университете. Я очень обрадовалась этому, пока родители не объяснили мне, что Куба является марионеточным советским государством и мне предстоит там получить коммунистическое образование.

Я могла бы учиться и в Кабульском университете, но мои родители твердо вознамерились удалить свою непокорную дочь из Афганистана. Они понимали, что если я останусь, то моя ненависть к режиму рано или поздно прорвется наружу и я окажусь в тюрьме.

Меня привлекала мысль об учебе в Индии, где все еще получала образование Надия, но это было невозможно. С момента советской оккупации все поездки в некоммунистические страны, за исключением официально спонсируемых визитов, были запрещены.

Тысячи афганцев нелегально покидали страну пешком и на машинах, пересекая границу с Пакистаном и даже с Ираном, но подобные путешествия были опасны. Многих ловили, возвращали в Кабул и казнили как предателей. Поэтому мои родители говорили, что такая возможность даже не обсуждается.

Было решено, что ближайший год я проведу дома, изучая английский язык, поэтому я записалась на курсы английского. А затем по прошествии нескольких месяцев после совершенного мною преступления папа сообщил мне, что я являюсь образцом примерного поведения и, поскольку раскаялась, мне будет позволено самостоятельно ходить в кафе на ланч.

Я так устала от постоянного надзора, что даже эта поблажка вызвала у меня невероятную радость. Я вышла из папиного офиса и отправилась в ближайший ресторан «Ситра», где готовили восхитительные кебабы и бургеры. Никогда еще я не получала такого удовольствия от одиночества. Поев, я неторопливо двинулась обратно к папиному офису и в какой-то момент обратила внимание на два припаркованных русских автомобиля. Движимая необъяснимым инстинктом, я, как робот, подошла к машинам, открыла сумочку и достала из нее швейцарский военный нож, который всегда носила с собой. Оглянувшись и удостоверившись, что за мной никто не наблюдает, я проколола шины со стороны тротуара.

Сладкое удовлетворение от выхлестнувшейся ярости омыло мою душу. И я, напевая что-то себе под нос, вернулась в папин офис.