Молча, как двое заговорщиков, они доехали по шоссе номер двадцать семь до вывески «Саутгемптон», а затем Джонатан принялся колесить по узким улицам с забавными старомодными названиями: «Дубовое пастбище» или «Общественный переулок». Они проезжали мимо прелестных домов в колониальном стиле, с покрытыми кедром крышами, и викторианских особняков, напоминавших имбирные пряники. Спустившись по Луговому переулку к берегу, Джонатан остановился у двухэтажного дома, покрытого белой штукатуркой. Архитектура здания была современной; на океан глядели стены из тонированного голубого стекла.
— Значит, так вы представляете себе семейный коттедж? — насмешливо спросила Девон, когда Джонатан помог ей выйти из машины.
— Я полагаю, вы ожидали классического новоанглийского стиля.
Она улыбнулась.
— Да, наверно.
— Этот дом построил отец незадолго до смерти. Моя сестра и покойная жена были единственными, кто успел здесь пожить.
Когда Джонатан вставил ключ в замок и открыл дверь, прихожая оказалась залитой сиянием светильников, отделанных медью. Черные мраморные полы контрастировали с высокими сводами потолков, пухлыми светлыми диванами и креслами и стенами, совершенную белизну которых нарушали лишь яркие цвета, господствовавшие на огромных картинах современных художников.
— Ну, что скажете? — Джонатан взял ее за руку и повел к открытой двери огромной гостиной. За цветными стеклами открывался потрясающий вид на океан и песчаный берег. Казалось, просторная, полная воздуха комната так и манит их к себе.
— Мне нравится. Очень нравится. — В чудовищных размеров камине горел огонь, и сполохи играли на потолке, таком же чистом и стремившемся ввысь, как и весь дом.
— Я надеялся на это. — Он помог ей снять красное шерстяное пальто и усадил на диван, поближе к огню. — Я только предупрежу сторожа, что мы приехали, немного огляжусь и тут же вернусь.
Он действительно вернулся через несколько минут, неся серебряный поднос с сыром, крекерами, баночкой черной икры, бутылкой «монтраше» и двумя хрустальными рюмками на тонкой ножке.
— Я думала, мы здесь долго не задержимся, — с ноткой осуждения сказала Девон, к которой внезапно вернулись все ее страхи.
— Мы и не задержимся… если вы сами этого не захотите. — Он поставил поднос на стоявший у дивана низкий, длинный кофейный столик из белого мрамора, но остался стоять, ожидая ее решения и не делая попытки сесть.
— Ну… Я думаю, если мы выпьем по бокалу вина, ничего страшного не случится.
Сверкнув белыми зубами, Джонатан расплылся в своей фирменной неотразимой улыбке и сел рядом. Надо было видеть, как он открывал бутылку и разливал вино, но внимание Девон отвлек рокот волн, бившихся о песчаный берег. Она бездумно уставилась в черноту за окном, не видя протянутого ей бокала. Джонатан слегка коснулся ее руки.
— Вы за тысячу миль отсюда. О чем задумались?
Девон приняла бокал. Несколько капель упало ей на пальцы.
— Извините. — Она сделала глоток светло-янтарной жидкости, откинулась на спинку дивана и немного расслабилась. — Я думала о Задаре. — О том, каким разочарованием стал для нее сегодняшний вечер. Таким же, как и чтение подавляющего большинства книг. Еще один тупик. — Думала о том, что многим людям чересчур сильно хочется верить в загробную жизнь, и это толкает их в руки таких проходимцев, как Патриция Соломон.
Джонатан смаковал вино.
— Думаю, слишком многим. — Он посмотрел на девушку сквозь бокал. — А вы, Девон? Вы тоже стремитесь поверить в то, что якобы произошло в гостинице. Неужели вы готовы обмануть самое себя?
Девон не рассердилась; она сама сто раз задавала себе тот же вопрос.
— Надеюсь, что нет, Джонатан. Не желаю морочить себе голову, хотя бы на один миг. Но и не могу отказаться от мысли, что все происшедшее со мной было правдой.
Джонатан тоже откинулся на спинку, и их плечи соприкоснулись. Казалось, его удовлетворил вполне разумный ответ. Он ничего не сказал, но, продолжая смаковать вино, следил за ней. Взгляд странно поголубевших глаз спустился от лица к шее, затем к груди, и Девон почувствовала, что ее сердце начинает давать перебои.
Джонатан опустил бокал на столик, потянулся к ее бокалу и поставил его рядом со своим.
— Знаете, больше всего мне нравится ваша честность. — Он придвинулся ближе, его пальцы коснулись подбородка Девон, а затем запрокинули ей голову, чтобы губам Джонатана было удобнее прильнуть к ее рту.
Девон замерла от этого прикосновения, но только на одно мгновение. Губы его были теплыми и жесткими, от них пахло выпитым вином, дорогим одеколоном и соленым морским ветром. Когда смуглый палец нащупал пульс под ее ухом, Девон открыла рот, чтобы принять в себя его язык, и ее чрево тут же опалил жар желания. Едва слышно застонав, она обвила руками шею Джонатана и погрузила пальцы в его волнистые черные волосы.
— Что ты делаешь? — предостерегал внутренний голос, но бурлившая в жилах кровь заглушала его. Соски молодой женщины, прижимавшиеся к мускулистой груди Стаффорда, начали твердеть.