Молчаливый гром

Улыбка Йохансена погасла, как электрический свет. Он замолчал на добрых тридцать секунд. И Загер смешался.

— Льюис, — наконец проговорил Йохансен, — вот этот вопрос — за рамкой наших дискуссий. Мы получаем проект. Самый крупный из всех, с какими пока что имели дело вы, я и любой из нас. Клиент предлагает нам гонорары, достаточные, чтобы мы уже до конца дней не нуждались в оплачиваемой работе. Взамен он просит, нет, настаивает на своей анонимности. Если это ничтожное условие нас смущает, давайте встанем и разойдемся. Поднимем свои уважаемые зады и — до свидания.

Кондиционер беспощадно дул Шарроку в спину. Его кожа покрылась пупырышками.

— Хорошо, хорошо, — пролепетал академик. — Раз это так уж серьезно…

— Серьезнее не бывает. — Йохансен повернулся к Шарроку: — Теперь по вашей части, Макс, — сказал он уже без улыбки. — Каковы последние данные о настроениях улицы?

Шаррок пустил по кругу схемы и диаграммы, иллюстрирующие результат недавних опросов.

— Тенденции, в общем, те же, — пояснил он. — Все подтверждается. Вот, например, вопрос насчет японской угрозы на рынке ценных бумаг, мнение неквалифицированных людей и работников массовых профессий в промышленных регионах Европы и США… Плюс пять баллов категоричности за последние три месяца. Суждения таковы: «Япония поступает нечестно», «Японцы имеют преимущество по отношению к американцам», «Япония планирует господство в мировой экономической системе»… И еще: «Японские инвестиции подрывают процветание американцев»…

— Выводы, Макс? Мы не можем сидеть весь день.

— Вывод тот же, что и в предварительном докладе. Можем начать кампанию, позволяющую людям высказать их беспокойство и опасения. Масштаб всеобъемлющий: от фундаменталистов всех мастей, правых и левых, до либералов-интеллигентов, от нефтяников до «зеленых», любителей природы, от Хьюстона до Нью-Йорка. Черные, испаноязычные, женщины, «голубые», всякая молодежь — без проблем.

— Кроме япошек, конечно, — заметил Мердок.

— А они и не голосуют на выборах в США, — сказал Шаррок с улыбкой.

Вокруг стола запорхал смешок.

— Хорошо сработано, Макс, — заметил Йохансен. — Думаю, Стив сообщит нам о возможностях телевидения, радио и газет.

Глюк кивнул.

— Естественно, — сказал он. — Располагая свободным бюджетом, можно блеснуть. Возможности есть. Но прежде хотелось бы знать, как обстоит дело с кандидатами.

— Законный вопрос, — сказал Йохансен, глянув на Загера. — Он, похоже, решился.

Йохансен привел в действие клавиши пульта дистанционного управления. Освещение померкло, рядом с камином на стену опустился экран, закрыв собой портрет Тедди Рузвельта на белом коне. Сработал проектор, и появилась картинка номер один: человек средних лет в голубых джинсах и ковбойке грузит прессованное сено в кузов грузовика. Тюки, как видно, нелегкие, но человек физически крепок. Шарроку достаточно было нескольких секунд, чтобы узнать его. Лицо мальчишеское, белокурые волосы растрепаны и характерный волевой подбородок. На втором слайде он же в вечернем костюме присутствует на благотворительном ужине. Сенатор Роберт Рекард, звезда, восходящая на Капитолийском холме. Следующие слайды фиксировали сенатора во главе парада в День ветерана, на коленях в церкви, играющего в футбол с какими-то черными пацанами, за ловлей рыбы и в компании Арнольда Шварценеггера. Еще сенатор пощипывал струны банджо и разрезал за семейным столом большую индейку.

Снова зажегся свет, послышались звуки общего одобрения.

— Блестящий выбор, — с подъемом сказал Глюк. — Просто идеальный. С таким материалом мы не провалимся.

— Я знал, что он вам понравится, — самодовольно сказал Йохансен, — и пригласил мистера Рекарда встретиться с нами здесь, сейчас. — Он перегнулся в кресле, щелкнул переключателем и распорядился по внутренней связи:

— Дженни, проводите, пожалуйста, сенатора в гостиную.

Появившийся в дверях человек показался несколько ниже ростом, чем на экране, но у него были тот же загар и та же стеснительная улыбка.

— Джентльмены, — сказал тут Йохансен, вставая, — я хочу, чтобы все вы познакомились сейчас с будущим президентом Соединенных Штатов.

Он захлопал в ладоши, и остальные присоединились к нему.

Позже в тот день по Уолл-стрит пронесся слух, что японские инвесторы на очередном аукционе отказываются брать свои обычные тридцать процентов казначейских облигаций США. Наоборот, они сбрасывают облигации. Биржевые маклеры в Нью-Йорке ссылались на информацию из Токио, лондонские биржевики — на сведения из Нью-Йорка. Так или иначе, курс ценных бумаг на американском фондовом рынке резко снизился, а учетные ставки по вкладам в Европе взмыли вверх. В считанные часы индекс Доу-Джонса [4]упал на десяток пунктов.

Назавтра японские банки официально информировали, что не намерены девальвировать американские ценные бумаги, однако международный фондовый рынок пришел в движение, остановить которое было немыслимо.

Глава 4