Молчаливый полковник Брэмбл

И хотя их отец именно теперь, в военное время, наживал состояние, продавая «томми» [59]английское пиво французского производства, девушки и не думали просить у него денег на туалеты или чтобы нанять служанку, которая работала бы вместо них.

— Можно воевать, если дома тебя ждут такие женщины, — с восторгом говорил майор.

Отец семейства был человеком такого же склада. Он поведал Орелю печальную историю о гибели своего старшего сына, чудесного парня, трижды отмеченного в приказах по армии. Он говорил о нем с поистине замечательной гордостью и покорностью судьбе.

Орель посоветовал трактирщику приобрести облигации займа Национальной обороны, разумеется, при наличии нескольких сотен сэкономленных франков.

— Уже приобрел, — ответил старик. — На пятьдесят тысяч. А больше пока не надо. Повременю немного.

Вся деревня была богата. Как-то полковник Брэмбл дал монетку в два су сыну г-жи Лемэр — малышу четырех или пяти лет.

— Купишь себе конфет, — прокомментировал Орель.

— Нет-нет! Я их совсем не люблю.

— Тогда что же ты сделаешь со своими двумя су?

— Положу в копилку, а когда там наберется достаточно, заведу сберегательную книжку. Вырасту большой — куплю землю.

В тот же вечер Орель, желая позабавить Люси и Берту, процитировал заявление их братика, но сразу же понял, что это никого не смешит. Шутки насчет денег считались здесь святотатством. Чтобы поставить все на свои места, трактирщик рассказал небольшую историю с моралью.

— Когда я был молод, — сказал он, — мне часто приходилось идти в город с поручениями господина кюре. За каждую ходку я получал от него два су, которые передавал своему отцу. Но через какое-то время господин кюре стал давать мне поручения через свою старую служанку Софи. Она же не выплачивала мне эти деньги. Отец, требовавший их от меня, возмутился. Он переговорил с моим дедом, и однажды вечером у нас состоялся семейный совет по этому поводу.

— Малыш не может пожаловаться господину кюре, — сказал мой отец, — потому что если тот иногда сам зажимал эти два су, то еще, чего доброго, обидится. А если старая Софи сама прикарманивает их, то она надает нашему мальчику оплеух.

Мой дед был совсем неглуп и нашел выход из положения.

— Пойди исповедаться к господину кюре, — научил он меня. — Скажешь ему, что грешен, что, мол, прогневался на старую Софи за то, что она гоняла тебя в город и ничего не заплатила.

И представьте, все отлично сработало.

— То есть как же так? — сказал кюре. — Вот старая шельма! Ведь каждый раз она брала у меня по два су. Освободи меня, сын мой, от тайны исповеди, и тогда я сам поговорю с Софи.

Но, зная, что у нее тяжелая рука, я попросил кюре сохранить все в тайне. В дальнейшем он давал мне все поручения только лично.

Местная учительница, уроженка Лилля и обладательница единственного в деревне пианино, призналась Орелю, что сознательно изъяла из школьной программы по морали всю главу о бережливости и предусмотрительности и заменила ее уроком о великодушии и щедрости.

— Я, мадемуазель, никогда не смогу быть щедрой, — сказала учительнице одна ее восьмилетняя ученица. — Моя мать скряга, а я, чувствую, буду еще скупее, чем она.

Между тем шотландские хайлендеры превращали свои королевские шиллинги в кружки пива и задаривали обеих бережливых девушек расшитыми передничками, всевозможными сластями и открытками с вышитой надписью: «From your soldier boy». Продажей передников и красочных почтовых открыток занимались толстые и деятельные мамаши прекрасных фламандок.

— Ах, месье, — сказал однажды полковник Брэмбл. — До войны у нас говорили: «О, эта фривольная Франция!» Теперь будут говорить иначе: «О, эта суровая и мудрая Франция!»

— Да, — поддержал его доктор. — Народ Франции жесток и суров к себе самому. Я начинаю понимать того боша, который как-то сказал: «Настоящий мужчина не стремится к счастью. Только англичанин мечтает о нем». Крестьяне вашего Севера наделены какой-то удивительной волей к аскетизму.

— Месье, — сказал падре, — доводилось ли вам, еще до войны, видеть у нас француза из мюзик-холла, этакого невысокого человечка с черной бородкой, который непрерывно жестикулирует и разглагольствует?.. И знаете, месье, я был убежден, что вот это, мол, и есть настоящий француз. И, уверяю вас, тогда я даже и представить бы себе не мог вот таких набожных и трудолюбивых деревенских жителей.

— Мне нравится наблюдать их воскресным утром, — сказал майор, — когда с началом перезвона колоколов все они выходят из своих жилищ и идут в церковь к обедне, словно на спектакль в театр. Старики, дети, женщины… Ах, месье, и почему только вы не рассказывали нам обо всем этом до войны?

— А потому, — ответил Орель, — что мы и сами не знали этого.

XII

Пояс Ориона [60]поднялся еще выше в зимнее небо. Мороз сковал грязь на дорогах. С каждым днем усиливался поток всякой домашней выпечки и разноцветных открыток, доставляемых грузовиками полевой почты. Рождество напомнило и дивизии, и деревне всю прелесть и сладость жизни.