Молчание

Он рассмеялся, покачал головой и вернулся к еде. Теперь уже Лиза закусила губу. Она ему покажет! Она докажет, что феи существуют на самом деле, и заставит его проглотить свои слова.

– Ты увидишь, – прошипела Лиза. Она полезла в карман, собираясь представить зубы в качестве доказательства. Эви бросила в ее сторону предостерегающий взгляд, беззвучно прошептала «Нет!» и так угрожающе нахмурилась, что Лиза оставила зубы в кармане.

Тетя Хэйзел, которая все это время стояла у плиты спиной к ним, принесла стопку блинчиков, которые она называла оладьями.

– Кто что увидит? – спросила тетя Хэйзел. Будучи противоположностью своей сестры, она носила халат, вывернутый наизнанку, и стоптанные шлепанцы, а ее волосы извивались в разные стороны, словно змеиное гнездо. – И пока мы не отошли от этой темы, пусть кто-нибудь скажет мне, видел ли он, что случилось с банкой клубничного джема, которую я купила вчера? Вы же знаете, как Дэйв любит джем.

Тетя Хэйзел была слегка тронутой, но она умела заботиться о людях. Каждый день она готовила большой завтрак (блинчики, канадский бекон и булочки с корицей) и никогда не выходила из себя при обращении с отцом Лизы, даже когда тот ходил под себя или отказывался от еды. Она много работала в домах престарелых и привыкла иметь дело со старыми, выжившими из ума людьми. Но из-за пристрастия к выпивке она не могла долго продержаться ни на одной работе. Она слишком часто брала отгулы или появлялась на работе, распространяя вокруг запах джина. Во всяком случае, так говорила Эви, и в последний раз произошло то же самое. По словам Эви, Хэйзел вызвали на замену заболевшей сотрудницы в реабилитационную клинику «Сидер-Грув», но она так и не оправилась от вечерней выпивки. Ее немедленно уволили; как оказалось, это было к лучшему, потому что теперь Хэйзел не спешила возвращаться домой. Она могла остаться и помогать отцу Лизы, пока ему не станет лучше.

Хэйзел и Эви жили лишь в одном часе езды в обветшавшем сельском доме, где всю зиму было холодно, а летом душно. Хэйзел не нравилось водить автомобиль, поэтому они редко приезжали в гости, но если приезжали, то оставались на несколько дней, иногда на целую неделю, если Хэйзел находилась в промежутке между предыдущей и следующей работой. Сэм и Лиза редко ездили к родственникам: Филлис не одобряла, как ее сестра ведет домашнее хозяйство, и не раз жаловалась, что за последние годы сталкивалась там с постельными клопами, вшами и блохами. Детям не разрешали спускаться в подвал, потому что там якобы обитали крысы размером с мелкую кошку, которых нельзя было извести крысоловками или ядовитыми приманками. Лиза была вполне уверена, что настоящей причиной их редких визитов было пьянство Хэйзел. Когда Хэйзел приезжала к ним домой, Филлис держала ее на коротком поводке, но в привычной обстановке все маски оказывались сброшенными. Хэйзел держала бутылки повсюду, даже в туалетном бачке, как припоминала Лиза.

– Дети говорят, что в Рилаэнсе живут феи, Хэйзел, – пояснила Филлис.

– Чушь, – сказала тетя Хэйзел и одарила мать Лизы суровым взглядом, который можно было истолковать как «не надо им потакать». – Я бы сказала, что наши дети обладают чересчур активным воображением. Можно называть это проклятием или благословением, но так и есть.

С этими словами она зашаркала к холодильнику за кленовым сиропом, бормоча, что вся семейка нуждается в лечении, а не только отец семейства. Она стояла у открытой дверцы холодильника, заглядывая внутрь и копаясь там, и бормотала себе под нос.

– Вы должны были что-то оставить им, – тихо сказала мама, чтобы Хейзел не расслышала. – Феи любят дары, особенно сладости. Но только не железо. Они ненавидят все, что сделано из железа.

Лиза улыбнулась. Она не сомневалась, что мама понимает ее и знает, что нужно делать.

– Расскажи еще раз, тетя Филлис, – попросила Эви. – Что случилось с людьми, которые жили в Рилаэнсе?

Отец медленно оторвался от своей чашки, словно его голова была самой тяжелой вещью на свете. Из уголка его рта стекала тонкая струйка слюны, застревавшей в щетине на подбородке. Тетя Хэйзел поспешила по шахматному линолеумному полу обратно, с громким стуком поставила на стол сироп и сливочное масло и аккуратно промокнула лицо отца салфеткой, а потом выставила перед ним горку оладий.

– Извини, Дэйв, но джема нет. Это какая-то мистика.

– Они исчезли, – сказала мать Лизы, и ее голос прозвучал лишь немногим громче шепота. Это был ее голос для историй перед сном, которым она пользовалась с тех пор, как Лиза себя помнила. Тот самый голос, которым мать рассказывала ей «Гензеля и Гретель», «Золушку» и «Белоснежку». – Весь поселок просто исчез. Вчера они были здесь, а сегодня исчезли. На столах остались тарелки для ужина, горели камины, в конюшнях стояли лошади, а в коровниках – недоеные коровы. Все, что осталось… – голос матери стал едва слышным, – …это один-единственный ребенок. Младенец в колыбели.

– И что случилось с этим младенцем? – спросила Лиза, хотя наизусть знала эту историю.

– Его усыновила семья из нашего городка.