Молчание Дневной Красавицы

Время шло к вечеру. Луизетта вернулась со съестными припасами, которые ей удалось раздобыть. Мэр велел ей все приготовить и подать господам и, не будучи по натуре свиньей, сказал, чтобы она отнесла что-нибудь и задержанным.

— Мой брат был в это время на фронте, — рассказала мне Луизетта. — Я знала, как там тяжело, у него тоже была мысль все бросить и вернуться. «Ты меня спрячешь!» — сказал он мне, явившись на побывку, а я ему ответила: нет, мол, если он это сделает, я скажу мэру и жандармам. Я бы, конечно, не сказала, но я так боялась, что он на самом деле дезертирует и его поймают и расстреляют. А в общем, его все равно убили, за неделю до конца войны… Я вам это рассказываю, чтоб вы знали, как мне было жалко этих бедных ребят. И прежде чем подать еду этим здоровым бугаям, я пошла к арестованным. Отнесла хлеба и сала пареньку, который сидел в подвале, только он не захотел есть. Скрючившись, он плакал, как маленький. Я все оставила рядом с ним, на бочке, и пошла к другому, в кладовку. Я стучала в дверь, стучала, но он не отзывался. У меня ведь руки были заняты хлебом и салом, ну, жандарм и открыл мне дверь. И тогда мы увидели бедного парня… Он улыбался, клянусь, улыбался и смотрел нам прямо в лицо широко открытыми глазами. Я закричала, у меня все вывалилось из рук, жандарм сказал: «Дерьмо!» — и бросился к нему, но было уже поздно — парень был мертв. Он повесился на своих штанах, разорвал их на узкие полоски и привязал к оконной ручке. Я даже не думала, что оконная ручка такая крепкая…

Для Мьерка и Мациева это не стало потрясением. «Дополнительная улика!» — сказали они мэру. И понимающе переглянулись.

Темнело. Полковник подбросил дров в камин, и судья позвал Луизетту. Она вошла, опустив голову, вся дрожа. Она думала, что ее будут допрашивать о повесившемся. Мьерк спросил, что она достала к столу. Луизетта ответила: «Три колбасы, паштет, ветчину, свиные ножки, цыпленка, телячью печень, коровий сыр и еще козий». Лицо судьи просияло. «Хорошо, очень хорошо», — сказал он, глотая слюну. И распорядился: свинину в качестве закуски, потом телячью печень, зажаренную на углях, цыпленка с тушеными овощами, капустой, морковью, луком, колбасу, потом свиные ножки, приготовленные на пару, сыры и оладьи с яблоками. И конечно, вина. Лучшего. Белого к закуске, потом красного. И, махнув рукой, он отослал Луизетту на кухню.

Весь вечер Луизетта сновала между мэрией и домом мэра. Приносила полные бутылки и супницы, уносила пустые, снова приносила очередные блюда. Потрясенный мэр слег в постель, у него внезапно поднялась температура. Типографа вынули из петли и отвезли в морг клиники. В мэрии остался только один жандарм, чтобы сторожить маленького бретонца. Жандарма звали Луи Деспио. Хороший был человек, я еще расскажу о нем.

Кабинет мэра, где расположились судья и полковник, выходил во дворик с чахлым каштаном, тянувшимся к небу. Растению явно не хватало пространства для того, чтобы разрастись и стать настоящим деревом. В одно из окон каштан просматривался особенно отчетливо. Его уже давно нет. Вскоре после этой истории мэр велел его срубить: глядя на него, он видел не больное дерево, а нечто другое, и не мог этого вынести. Из кабинета можно было попасть во двор через низкую угловую дверь, на которой были нарисованы книжные полки. Обман зрения создавал прекрасный эффект. Фальшивые полки продолжали настоящие, порядком пострадавшие от времени, на которых несколько никогда не читанных книг соседствовали с томами гражданского и коммунального кодексов. В глубине дворика были уборные и навес шириной в два аршина, под которым складывали дрова.

Когда Луизетта внесла ветчину и паштет, ее встретили возгласами удовольствия, полковник отпустил в ее адрес какую-то шутку, она не запомнила какую, но судья очень смеялся. Луизетта расставила тарелки, приборы, бокалы и все прочее на круглом столе и стала подавать. Полковник швырнул сигару в камин и уселся первый, спросив, как ее зовут. «Луизетта», — ответила она. Тогда полковник сказал ей: «Очень красивое имя для очень красивой девушки». Луизетта приняла комплимент за чистую монету и улыбнулась, не понимая, что хлыщ посмеялся над ней. У бедной девушки не хватало трех передних зубов, и глаза напрочь разругались друг с другом. Потом заговорил судья. Он попросил ее спуститься в подвал и сообщить жандарму, что им надо поговорить с арестованным. Луизетта вышла из кабинета и отправилась в подвал, трясясь так, будто спускалась в ад. Маленький бретонец уже не плакал, но к хлебу и салу, оставленными служанкой, так и не притронулся. Луизетта передала поручение жандарму. Он покачал головой, сказал арестанту, что нужно идти, но поскольку тот не реагировал, Деспио схватил его за наручники и потащил за собой.