Молчание сфинкса

— Ну! — Марья Никифоровна всплеснула руками. — Далече?

— Недалеко от платформы, — сказал Колосов. — Мы бы хотели узнать у вас — вы с какого часа здесь, на переезде, сегодня дежурите?

— Как по графику положено, с семи тридцати. Я своего Митрича сменила, — Марья Никифоровна повернулась к Кулешову — человеку здешнему. — Митрич-то мой захворал. Прострелило ему всю поясницу.

— Сегодня, примерно с восьми часов до двенадцати, какие машины здесь у вас проезжали, останавливались? — спросил Никита.

Марья Никифоровна как рентген сверлила его взором.

— Утром-то? Да в двенадцать колонна воинская проходила. Одни грузовики.

— А до этого? Раньше? Часов в девять-одиннадцать?

— Милый, а кого убили-то? — спросила Марья Никифоровна.

— Профессоршу из Лесного, реставраторшу, — ответил Кулешов.

— Это полную-то такую, в очках, что в церковь нашу все ходила, к отцу Димитрию?

— Нет, подругу ее, Наталью Павловну, которая профессор-искусствовед из Москвы, — сказал Кулешов. — Она на станцию шла утром, видно, на электричку спешила.

— Видала я ее, тоже в церкви нашей видала, — Марья Никифоровна покачала головой. — Представительная женщина, солидная… Ох, горе-то. И что же это такое тут у нас делается-то? Прямо оторопь берет. Кто ж это у нас тут такой завелся-то? Нелюдь-то?

— Ищем мы, Марья Никифоровна. Видишь, только с места, оттуда. Промокли все до нитки.

— Так чайку, может, горяченького? Или пивка вон — согреться?

— Нет, спасибо, некогда нам, — сказал Колосов. — Так вспомните, пожалуйста, какие машины тут утром проезжали?

— Да проезжали, разве все вспомнишь? Военные, а потом перед ними-то самосвал был перхуровский, почтовая одна была. Продуктовая в магазин, в Воздвиженское. И эта была тоже — та, на которой профессорша-то ваша тут прежде ездила.

— Какая эта? Чья? — спросил Никита.

— Да Малявина. Иномарка-то иностранная которая. Она самая и была. У шлагбаума тут стояла — я— как; скорый пропускала пятьдесят седьмой в десять десять.

— В десять минут одиннадцатого? — переспросил кита, — И Малявин останавливался тут на переезде? И его самого видели за рулем или только его машину?

— А как же? И машину, и его самого видала. Курил папироску все в окно, пока поезд-то ждали, — Марья Никифоровна покачала головой. — Ой-ей, как теперь ходить-то нам тут, как жить? Кто ж это творит-то все? А мы со стариком-то моим Митричем одни ведь в доме. И oн с утра пластом уж лежит, поясница у него.

— А куда Малявин ехал? В какую сторону? — спросил Никита.

— Туда, куда ж еще? Тут одна дорога — прямо все, прямо, — Марья Никифоровна Дуля ткнула рукой в окно. — Назад-то он, видно, другим путем вертался, не здесь. А машина-то у него приметная, солидная. С нашими замухрышками не спутаешь.

Глава 14 ИДЕАЛИСТЫ И ПРАГМАТИКИ

В этот понедельник Анна Лыкова работала в антикварном салоне с трех часов дня. Антикварный мирок в Сивцевом Вражке в последнее время стал дли нее последним прибежищем. Здесь, на работе, она была день-деньской на людях и одновременно предоставлена сама себе. Анна Лыкова — ведущий артдилер салона «Галантный век». Антикварный бизнес — дело прибыльное, торговля шла неплохо, но для Анны все эти вещи, что проходили через ее руки и оседали на витринах за пуленепробиваемыми стеклами в ожидании покупателей, были не просто товаром на продажу. Во многих из них она словно узнавала старых знакомых, которых уже видела однажды — давно, в какой-то другой жизни.

Антикварный салон на Сивцевом Вражке за скромной вывеской своей скрывал первоклассные, редкие вещи. Хозяин салона Навроцкий — стреляный антикварный воробей, выходец из некогда знаменитой, давшей антикварному миру десятки громких имен коллекционеров, скупщиков и оценщиков системы Ленкомиссионторга, обладал двумя главными профессиональными достоинствами, столь редкими в мире бизнеса -безошибочным чутьем и безукоризненной репутацией.

На маленьких витринах салона, подсвеченных серебристым светом, бывало встречались друг с другом и будущими своими владельцами ювелирные украшения фирм «Фаберже» и «Кехле», колье и броши «французские цветы», великолепные камеи и медальоны восемнадцатого века, В сейфах-шкафах искушали коллекционеров обширные нумизматические коллекции, жемчужиной которых был серебряный динарий Нерона, отчеканенный в год пожара Рима, старинная бронза, фарфор, стекло и мозаика.

Выходец из знаменитой системы Ленкомиссионторга Навроцкий не уставал повторять Анне Лыковой, которую в свои шестьдесят пять ценил и как дельного специалиста, и как молодую симпатичную женщину, что все новое — это хорошо забытое старое, и поэтому не стоит гнаться за изменчивой модой, а надо самим формировать ее среди своих потенциальных клиентов. Он располагал обширными связями как среди собирателей и коллекционеров, так и среди нуворишей-толстосумов, а также среди сдатчиков, между которыми было немало владельцев наследственных собраний — племени, как известно, почти совершенно исчезнувшего.