Молчание сфинкса

— Нет, ни за что, я не дам, не позволю! Не смейте! — Салтыков попытался оттолкнуть от Изумрудова одного из оперативников. — Не трогайте его!

— Роман, тихо, тихо, ты что? Успокойся, — Мещерский протиснулся к нему, стараясь привести его в чувство. — Так нельзя. И вообще, тут не Франция… И там тоже так нельзя вести дела с полицией… Мы сейчас же позвоним твоему адвокату.

— К черту адвоката! — Салтыков гневно обернулся к Мещерскому. — Яне дам увезти моего дорогого мальчика, моего бесценного, единственного друга, мое сокровище! Он ни в чем не виноват. Кто угодно, только не Алексис! Я ручаюсь за него словом чести. Я внесу за него залог! Все, что угодно, только не увозите его, не забирай те его у меня!

Оперативники по знаку Колосова потащили упирающегося Лешу на улицу к машине. Салтыков, буквально волоча повиснувшего на нем маленького Мещерского, ринулся за ними, изрыгая проклятия на русском и французском. Следом бросилась Анна. Катя видела, как она тоже пыталась удержать Салтыкова. Но он уже без всяких церемоний оттолкнул ее.

Когда Изумрудова запихнули в «газик», Салтыков буквально прилип к его забрызганным грязью, зарешеченным дверям, снова что-то неистово выкрикивая по-французски. «Газик» тронулся, и он побежал за ним. Катя глазам своим не верила. Салтыков бежал, спотыкаясь о рытвины. В изнеможении остановился на середине парковой аллеи. Затем повернул назад и бросился к стоявшей во дворе машине Мещерского. Мещерский стремглав кинулся к нему. Катя смотрела на них — они спорили, убеждали друг друга, жестикулировали. Все было как в немом, кино. Сели в машину — Мещерский за руль, Салтыков — рядом.

— Ха! — хмыкнул кто-то у нее за спиной. Она обернулась: это был Иван. — Ха-ха, — повторил он словно ворон каркнул. — Ха!

И вдруг его словно прорвало. Он согнулся пополам и разразился таким смехом…

— Прекрати! — крикнула Анна. Но он продолжал смеяться, смеяться, смеяться, не в силах остановиться.

Взревел мотор: машина Мещерского, взметая фонтан грязи из лужи, стартовала со двора, увозя с собой и Мещерского и Салтыкова — в отделение милиции в погоню за «газиком»-разлучником.

— Да что же это тут такое делается-то, а? — потрясенно прошептала Долорес Дмитриевна. — Какой-то вселенский содом просто, а не дом! Валя, Валечка, сыночек, ты где?

Долорес Дмитриевна, как всякая мать, пыталась оградить от этой новой, столь неожиданно грянувшей катастрофы свое самое дорогое — сына.

Катя увидела Валю Журавлева позже, когда уже вернулась в дом. Он сидел в гостиной, на валике дивану боком, болтал ногой в кроссовке. Рядом, откинувшись на мягкую спинку дивана, сидела Марина Ткач. Правой рукой она закрывала глаза, словно оберегая их от электрического света и чужих нескромных взоров. В левой ее руке тлела сигарета.

— Да не переживайте вы из-за него так, — донесся до Кати голос Вали Журавлева — рассудительный и одновременно мягкий, дружеский. — Плюньте. Он с Лехой живет. У него ориентация другая. А вы, Марина, не расстраивайтесь. Вам ли, — как у Гайдая, помните? — вам ли быть в печали? Вы такая красивая… Я вот все смотрю на вас — вы прямо модель. Красивее всех тут у нас. И Аньки, и этой милашки, что с Мещерским приехала. Им всем до вас далеко. Вы у нас одна такая. Настоящая красавица.

Глава 21 ДИСПУТ

Такой реакции от Салтыкова не ожидал и Никита Колосов. Честно признаться, к такому повороту событий он был совершенно не готов. Вообще любовные мелодрамы были не по части уголовного розыска.

Алексея Изумрудова привезли в отделение милиции в Воздвиженское. И спустя четверть часа туда же примчался и Салтыков — взмыленный как лошадь и неистовый как торнадо. Сопровождал его Мещерский, мужественно игравший свою коварную роль до конца. Никита оставил им обоим на растерзание Кулешова. Он все же начальник ГОМ, ему и ложиться, как говорится, грудью на амбразуру. Пока в кулешовском кабинете гремела гроза и сверкали молнии, сам он тихонечко вывел через запасной выход скованного наручниками я совсем упавшего духом Изумрудова, посадил его в свою «девятку» и форменным образом увез — куда глаза глядят.

— Куда вы меня, куда? — раскудахтался испуганный Изумрудов, но Никита, продолжая играть свою коварную роль, на эти его жалкие вопросы не отвечал. Мрачно усмехался и знай жал на газ во всю железку.

Он доставил парня на то самое место, где было найдено тело священника. Обстановка здесь была самая подходящая: осенние дни коротки, смеркается рано. А тут еще тучки небесные… вечные странники, подвалили: Угрюмо было на пустынной сельской дороге. Угрюмо и неуютно.

— Узнаешь место, Алексей, как там тебя по батюшке — Андреич, что ли? — спросил Никита Изумрудова, закуривая.