Молчание в подарок

— Это совсем другое, — уклончиво ответил биолог, чувствуя смутное беспокойство от рассуждений и вопросов охотника, которые были наивными, прямолинейными, но какими-то беспокойными, словно Анканто подразумевал что-то другое, более важное, ускользавшее от внимания Новикова. Ему не хотелось признаваться, что важным этим и было то простое, прямолинейное и наивное, что говорил захмелевший Анканто.

— Мне теперь надо ехать обратно на свой остров, — сказал вдруг Анканто.

— Но твой отпуск на два месяца, — напомнил Виктор Новиков. — Ты можешь поехать в Крым, на Кавказ, посмотреть страну. Грех будет не воспользоваться такой возможностью.

— Когда льдина плывет по теплой воде, она тает, — ответил Анканто. — Я чувствую, что таю. То малое, что я увидел, хватит мне обдумывать целый год.

— Ты мне скажи прямо — не понравилось тебе в Москве? — спросил Новиков.

— Почему ты меня так обижаешь? Когда иные приезжие ругают мой остров, он от этого не становится хуже так же, как и не улучшается от похвал. Каждая земля по-своему хороша. Как человек. Только понять его надо, примерить к себе.

— Ну все-таки неразумно так — приехать на два дня и улетать. Ведь сколько стоит билет! — напомнил Новиков.

— Не дороже, чем на собаках. Даже дешевле, намного дешевле, — с улыбкой сказал Анканто. — Не надо жалеть деньги. Разве они по-настоящему мерят жизнь? Для жизни есть другие мерки, которые не обманывают.

— Какие же?

— Радость, горе, любовь, ненависть — одним словом, собственное сердце.

— Ну-ну, — неопределенно произнес Новиков, то ли поощряя, то ли осуждая гостя.

Ранним утром Новиков провожал гостя в обратный путь. В переполненном вагоне метро доехали до городского аэровокзала.

Когда Анканто садился в экспресс-автобус, он крепко пожал руку Новикову и сказал:

— Приезжай еще раз. Поговорим.

Тяжелый автобус медленно развернулся, и Новиков еще раз увидел в окно темное, словно слепленное из холодной коричневой северной глины, лицо охотника Анканто, человека, который посеял в его разуме семена смутного беспокойства. Он смотрел с тоской вслед автобусу и думал, что кончилась для него спокойная жизнь, которой он был доволен, считал образцом, жизнь, в которой он достиг многого, что было доступно не каждому: у него была отличная работа — он ездил в интересные места земли — в тропики, в Арктику, посещал по служебным командировкам зарубежные знаменитые зоопарки в Вене, Лондоне, Берлине, он защитил кандидатскую диссертацию, готовил докторскую, у него была отличная квартира у метро «Речной вокзал», красивая, добрая, верная жена…

Но Анканто… Что же он говорил? Чтобы человек не жил в клетке, подобно зверю? Так это каждому ясно… Чтобы не было зоопарков на земле — ни для людей, ни для зверей… Чушь какая-то!

Новиков огляделся. Он уже был у входа в метро «Аэропорт». Кругом растекался нарядный людской поток — счастливые, разные, хорошо одетые, сытые, словом, люди как люди.

А где-то в невообразимой вышине, далеко за легкими облаками летел на свой холодный остров арктический охотник, эскимос Анканто.

Они придут

На берегу лежало много плавника: искореженные, выбеленные соленой водой целые стволы деревьев, доски, пустые деревянные ящики, обломки бочек с клепкой, раскрывшейся наподобие расцветшего цветка, и среди всей этой серовато-белой массы, иногда отливавшей мертвенной синевой, ярко выделялись разные пластмассовые изделия — бутылки, фляжки, флаконы и даже канистры. Преобладал ярко-оранжевый цвет, видимый издалека.

Все это богатство лежало нетронутым у среза воды, невдалеке от того места, где когда-то располагались яранги старого Уназика.

Анахак вышел на мыс. На старых картах он назывался Индиан-Пойнт, а эскимосы этого берега называли его по-своему — Уназик, точно так же, как называлась эта длинная коса, идущая с материка наперерез морскому течению.

Вездеход тарахтел, удаляясь в сторону полярной станции. Там он заправится и на обратном пути заберет районного инспектора охраны природы Анахака.

Ветер дул с моря, и глаза слезились: то ли от соленых капель, то ли от волнения…

Лет двадцать Анахак не был здесь. С тех пор, как переселились в бухту Тасик в начале пятидесятых годов в пору укрупнений и реорганизаций.

Новое место было рядом с районным центром, и, когда вдруг кому-то хотелось выпить, он просто бежал через Красивое ущелье, выходил на Гнилой угол бухты и даже невспотевшим врывался перед закрытием магазина «Снежный» в винный отдел, расположенный для удобства прямо у входа.

У места своей старой яранги вдруг стало трудно дышать, хотя Анахак шел медленно, часто останавливался, чтобы отдышаться и вытереть заслезившиеся глаза.

Здесь не было развалин. Отчетливо виднелось очерченное уже невидимыми стенами пространство земли, внутри которого можно было легко угадать места очага, кладовки, полога… От полога остался плотно уложенный тундровый мох. Он еще не весь был унесен ветром и лежал голубым ковром, чуть мокрым от соленой влаги, принесенной ветром с моря.

Анахак взял горсть мха и понюхал.

Пахло детством.