Молчание золотых песков

Кто-то звал меня по имени. В голосе звучал сигнал тревоги. Я помедлил и остановился, и серая пелена стала рассеиваться, как проясняется запотевшее ветровое стекло машины, когда включаешь антиобледенитель. Я отступил и увидел Пола Диссо, обмякшего возле опоры. Следов ударов на его лице не было.

Я попятился. Я подумал, что все последующее случилось потому, что он не понимал, что произошло с его ногами. Он был в сознании. Я представил себе, что он, наверное, чувствует, будто его скрутили пополам.

Стройные сильные ноги с их длинными мышцами благополучно доставляли его по длинной сложной трассе слалома вниз. Они оставались пружинистыми и прыгучими во время долгих сетов, когда он играл в теннис. Так что, возможно, он считал, что все, что он должен сделать, — это заставить себя встать на эти ноги и убежать.

Он попытался.

Но они не выдержали веса его тела, став вдруг слабыми и резиновыми. Он попытался сохранить равновесие. Он был похож на пьяного: взмахнул обеими руками и задел левой рукой рукоятку. А затем беспомощно качнулся в сторону густого стремительного асфальтового потока, устремившегося сверху, из бункера. Он попытался уцепиться и удержаться в стороне от этого потока и вдруг закричал так, как однажды при мне кричала лошадь. Крик этот сорвался на какой-то и вовсе не человеческий визг. Самые превосходные и почти бесполезные ноги охватила агония. Я подбежал, чтобы выхватить его из этого черного прокопченного желе, но вязкий пар обжег мне руку. Тогда я повернулся и сделал то, что должен был сделать сразу, — подскочил к рукоятке и повернул ее в положение «закрыто». Последнее, что я увидел перед тем, как сделать это, был Диссо. С наполовину обгоревшим торсом, с руками, обхватившими бетонный горбыль. Локти прижаты, голова поднята, глаза вылезли из орбит, рот раскрыт, связки торчат из горла, а черная масса все заваливает его, накрывая с головой.

Я снова повернул рычаг, и Диссо исчез. Часть черноты немного вздулась и осела. Последние нити затвердели и упали. Куча доходила мне до пояса и была огромной, как рояль.

Вспомнив про Мейера, я оглянулся. Ему удалось сесть, прислонившись спиной к балке. Я, спотыкаясь, сделал шаг и схватился за него рукой.

— Плоскогубцы, — напомнил Мейер. — Держись, Тревис. Ради Бога, держись.

Плоскогубцы. Я знал, что времени на плоскогубцы не было. Мрак подступал со всех сторон, затуманивая ветровое стекло, как раньше. Я направился к нему, упал, потом пополз и наконец дотронулся до его запястий. Из последних сил я согнул проволоку, повернул ее и попытался снять. Ее острый конец впился мне в большой палец. Я увидел, как побежала кровь, — но уже ничего не чувствовал. Еще один поворот — и тогда он смог бы…

Глава 23

Я не то чтобы спал и не то чтобы проснулся. Никогда прежде я так полностью замечательно и приятно не отдыхал. Девичьи голоса вывели меня из забытья.

На борту «Хеллз Белль» Руп поведал мне, какими сладкими были их голоса, какими трогательными, какими душераздирающими. Какими мелодичными, искренними и тихими.

— Какого замечательного друга мы имеем в лице Христа. Он отпускает все наши грехи и печали.

Я удивился тому, что странная команда «Хеллз Белль» выбрала такую песню. Я чувствовал затылком тепло чьего-то бедра, прикрытого тканью. Я открыл глаза. Была ночь. Косой свет касался лиц девушек, касался их длинных распущенных волос. Я понял, что лежу на одеяле и ощущаю под ним сухой песок. Лицо надо мной было в тени. Я поднял ленивую довольную руку и ощутил под тонкой тканью юную грудь, которая была так близко от моего лица. Она была приятно упругой.

Девушка взяла меня за запястье, отвела мою руку и сказала:

— Нет, брат.

Голоса перестали произносить слова, они пели только одну мелодию.

— Он проснулся, — сказала девушка.

Они перестали петь. Мужской голос произнес:

— Как ты себя чувствуешь, брат?

Я поднял голову. В свете костра я увидел, что их было пятеро или шестеро. Бородатые, с библейскими лицами мужчины в грубых одеяниях. Я очутился вне своего исторического времени и места.

Сев слишком быстро, я почувствовал слабость и наклонился, опустив голову на колени.

Чья-то рука тронула меня за плечо, и раздался голос Мейера:

— Я собирался показать тебя врачу. Тут у них есть один целитель, он…

— Я был студентом третьего курса медицинского института, когда услышал зов. Я — целитель этого большого клана, который выполняет паломническую миссию.

Я выпрямился и взглянул в юное бородатое лицо. Парень кивнул и стал слушать мой пульс.

— Мы сняли гудрон с твоей руки растворителем, брат, обработали ожоги и перевязали.

Моя рука была в марлевой повязке, большой палец забинтован. Я повернул голову и увидел пляжные повозки и нескольких паломников. На руках одного из них был плачущий младенец.

Я осторожно лег на спину. Бедро по-прежнему было здесь, такое же уютное, как и раньше. Знакомое лицо склонилось надо мной.

— Я успокою тебя, но больше не трогай меня, хорошо?

— Не буду, сестра. Мне казалось, что я нахожусь где-то еще с кем-то другим. С… другой группой девушек.

— Они тоже паломники?

— В каком-то смысле да.