Молчи (ЛП)

Его огромные руки фигурировали в большинстве найденного снафф видео, безошибочно узнаваемые черные волосы, покрывавшие каждый квадратный дюйм его тела, и тюремная татуировка на предплечье.

Он убил много девушек, сколько именно, они не были до конца уверены. Они знали только то, что убийца разгуливал на свободе, и каждый полицейский в штате Миссури и половина в Иллинойсе разыскивали его. Это был лишь вопрос времени, когда его поймают.

Мэддокс подумал о том, каково было бы заполучить его в свои руки, и захочет ли он вообще доводить дело до суда? То, что он видел, вызывало у него непостижимую тошноту, и даже ящик пива не мог заглушить боль.

Ри…

Ри жила так. В этом месте. Десять гребаных лет.

Как она до сих пор держится? Как она после этого бросается шуточками и говорит с сарказмом? Да как вообще ходит? Мэддокс знал, что люди устойчивы. Он видел, как они пережили многое, что казалось ему невозможным.

Но это… пережить такие муки?

Именно по этой причине он потел, нервничал и не мог осознать всю величину того, что ему предстоит. Он должен допросить этих девушек, свою девушку, ту, которую искал десять лет. И ту, которую подвел. И он должен расспросить их об ужасных вещах, которые они пережили.

Эрик постучал в дверь гостиничного номера, умело не комментируя пот, покрывающий брови Мэддокса, или множество других признаков расшатанных нервов. Он стучал добрых три минуты назад, но ответа так и не последовало. Никаких звуков шагов, вообще никаких признаков жизни.

Желудок Мэддокса, и без того скрутившийся в узел, опустился на три этажа вместе с этой тишиной. Худшее уже случилось с ними, он это знал. Но он также знал, что в жизни не было предела страданиям. У худшего не было ни потолка, ни дна. В его голове проносились сценарии, объясняющие это молчание, но ни один из них не был хорошим.

Мэддокс поднял потную руку, сжал ее в кулак и снова постучал, сильно.

Эрик наклонился ближе к двери, многозначительно вдохнул, затем с ухмылкой посмотрел на Мэддокса.

Мэддокс фыркнул.

Слабый запах травки и алкоголя.

Он постучал снова, своим целеустремленным, граничащим с агрессивным «полицейским стуком», которым Эйприл безжалостно дразнила его. При мысли о сестре что-то щелкнуло внутри.

Дверь открылась. Жаклин, с волосами, похожими на птичье гнездо, и нахмуренным лицом, уставилась на них.

— Господь всемогущий, не могли бы вы стучать по громче? — застонала она.

Руки Мэддокса были сжаты в кулаки.

— Мы же сказали, что зайдем за вами в восемь.

Она издала звук, похожий на фырканье, и, повернувшись на пятках, направилась обратно в гостиничный номер. На ней была надета та же мешковатая толстовка, которую ей дали накануне, ее длинные ноги были обнажены. Обнажены и покрыты едва заметными шрамами.

Мэддокс воспринял открытую дверь как приглашение, но был вынужден на секунду задержаться перед стеной запаха, ударившего в него, как только он переступил порог.

Запах выпивки, травки и фастфуда исходившего от человека, очнувшегося ото сна на стуле в углу комнаты.

— Эйприл, какого хрена ты здесь делаешь? — спросил он, глядя на свою, явно страдающую от похмелья, сестру.

Она потерла глаза тыльной стороной ладони, еще больше размазывая черную тушь.

— Я просыпаюсь и спрашиваю, почему ты не принес кофе, — хрипло пробормотала она.

Жар нарастал в основании его живота. В этом не было ничего необычного, учитывая, что его младшая сестра регулярно приводила его в ярость. Она сошла с ума после всего, что случилось с Ри. Она не знала, как с этим справиться. С горем, болью и неопределенностью. Никто из них не знал. И оба они сделали то, что подростки делают лучше всего, когда не могут понять свои чувства, — они восстали самым предсказуемым и шаблонным образом.

Мэддокс немного исправился по большей части для того, чтобы получить значок, но Эйприл расписала свое тело чернилами, протестовала против колледжа, работала в закусочной, много тусовалась и часто встречалась с парнями, которых ненавидел их отец. А иногда и с ровесниками их отца. Эйприл превратила безрассудство в настоящее искусство.

Но это перешло все границы. Она перешла черту, потому что это было действующее расследование. Потому что они еще не поймали этого подонка. Потому что это может быть самое крупное дело, которым он или его участок когда-либо занимались.

И потому что это была гребаная Ри.

Он хотел защитить их обеих. Защитить друг от друга. Эйприл наверняка захотела бы ее увидеть. Обнять, побыть рядом.

Но Орион ясно дала понять, что она не была готова к воссоединению со своим прошлым.

Он хотел подождать, пока она не привыкнет к своему положению, может быть, после нескольких сеансов с психоаналитиком. Он хотел контролировать ситуацию, уменьшить влияние, которое это окажет на них обеих. Но, конечно, Эйприл не собиралась позволять ему контролировать такие вещи. Она не забыла о своей лучшей подруге. Шрам на ее добром сердце не заживал в течение десяти лет.

— Как, черт возьми, ты узнала, что они здесь? — требовательно спросил он.