«Молчи» (СИ)

Поэтому Лукас дрожа отступил. Назад, к машине. Назад, показав отцу, что он сделал выбор, показав Сьюзен, что этот выбор — не она. И не потому, что он не хотел остаться.

Лукас знал. Отец убьет её. Парень смотрел ей в глаза, хорошо понимая: больше не увидит. Черт возьми, его разъедало, его сжигало, ведь на её лице ужас, паника. Ей страшно, Лукас. Вернись. Уходит, касается рукой дверцы автомобиля. Не отрывает от Сьюзен взгляда, понимая, что если сейчас даст волю эмоциям, то они вместе умрут. Прямо здесь, в снегу. А так, он сохранит ей жизнь. И себе, может, ненадолго. Поэтому открывает дверцу. Смотрит. Девушка еле сдерживает голос, уже роняя слезы с новой силой:

— Живо вернись, — грубо, строго, но так испуганно. Сжимает живот. Но больше не может говорить, так как с губ срывается рыдание:

— Лукас! — кричит, топая ногой. — Быстро!

Садится в машину.

— Черт возьми! Лукас!

Давит на газ.

— Пожалуйста, — ужас. Взгляд замирает на машине, что трогается с места. Руки девушки опускаются, а вид становится потерянным, брошенным:

— Л-Лукас?

Он сделал выбор.

Ты — не его выбор, Сьюзен, поэтому живи.

***

Голова болит. От давления в висках меня начинает тошнить, поэтому первое, что происходит после попытки открыть опухшие веки — это рвота. Я хватаюсь за какую-то ледяную трубу, опустошая желудок. Перед глазами плывет. Темнота. Морщусь, не справляясь с ноющей болью в груди, которая тут же дает о себе знать, напоминая о моем состоянии, поэтому прерываю тошноту на громкий стон. Плюю в пол. Холодный, грязный. Пальцами щупаю такую же рыхлую стену, пытаюсь ухватиться за что-нибудь, чтобы встать. Ищу опору в темноте. Зрение не восстанавливается. Меня качает из стороны в сторону, пока вновь не хватаюсь руками за трубу. С потолка капает. Слышу звук разбивающихся капель. Мороз охватывает тело. Ужас медленно атакует сознание, мешая собраться эмоционально, поэтому всем своим существом жмусь в чертов угол голого помещения, активно моргая, чтобы вернуть способность видеть. Горячий лоб пульсирует. Запястья руки ноют, а низ живота странно тянет.

Но мне знакома эта боль, поэтому одной ладонью касаюсь внутренней стороны бедра, с ужасом открыв рот. Тошнота возвращается.

Черт.

Меня тошнит. Боль между ног усиливается в разы, когда пытаюсь присесть на колени. Не могу позволить себе развалиться на части от осознания, что меня вновь подвергли сексуальному насилию. Плевать, мать вашу! Я и не такое херово дерьмо терпела! Ублюдки! Сама не замечаю, как начинаю рычать от боли, стискивая зубы, пока поднимаюсь на трясущиеся ноги. Держусь за трубу, могу, наконец, изучить подвальное помещение, сделанное под камеру. Вижу, что вполне смогу протиснуться сквозь железное ограждение, поэтому…

И с ужасом врезаюсь в стену, когда замечаю в углу помещения человека. Сидит на полу. С мешком на голове, в какой-то рванной одежде. Не вижу, чтобы он дышал. На шее ошейник, цепью прикованный к стене, словно пес. Руки связаны.

Если его держат здесь, значит, он тоже враг, может… Может проверить его? Он живой?

Не знаю, что именно движет мною, пока на носках подхожу к незнакомцу, который не издает никаких звуков. Худое тело. Явно мужское строение. Ему нужна помощь?

— Эй? — шепчу хрипло, чувствуя боль в горле, но отбрасываю её. Мои ощущения — не самое важное. Сейчас главное не страдать, не убиваться, сидя на заднице. Я не понимаю, где нахожусь, не знаю, где Дилан и Дейв, но это не повод лишать себя возможности выбраться. Пока я буду видеть пути, я буду двигаться.

— Вы в порядке? — вижу, что мужчина, или парень, вздрагивает, но больше не шевелится, словно боясь меня, поэтому осторожно касаюсь пальцами затянутых шнурков на его мешке:

— Я помогу вам, — оповещаю, чтобы не получить агрессию в ответ. Развязываю узел, с опаской потянув мешок с головы парня, и… И с неприятным визгом отскакиваю назад, в самый дальний от него угол холодного помещения.

Обожженная кожа исхудавшего лица. Светлые, безумные глаза.

Оливер в страхе ерзает ногами по полу, с такой же силой забиваясь в темный угол. Смотрит на меня, как ненормальный, с ужасом. Не могу заставить себя вернуть спокойствие в грудь, поэтому вскакиваю на ноги, бросившись к железной решетке. С ярым желанием начинаю протискиваться через палки, втягивая живот. Голова проходит, но с грудной клеткой выходит туго. Оглядываюсь на Оливера, с ужасом видя, как он поднимается с пола. Шаркает ногами ко мне. Боже. Пищу, всеми силами сдавливаясь внутри, чтобы освободиться. Невольно кричу от страха, когда парень подходит ближе, звеня цепью, и не могу здраво принять хаотичные мысли, пока дергаюсь дальше. Оливер одной ногой давит на железную палку позади меня, руками на ту, которая не дает моей груди пролезть дальше. Даже не смотрю на парня, когда внезапно падаю на пол с другой стороны от камеры. С безумным сердцебиением отползаю дальше, ерзая на мокром полу. Смотрю на Оливера, который спокойно стоит у решетки, хрипло шепча:

— Скажи маме, — не моргает, отчего выглядит пугающе. — Я не виноват.