Молдова на продажу

До наступления зари он лесом возвращался в свою часть. Эти места он знал с малых лет и без труда ориентировался в темноте. Недалеко от расположения батальона он увидел машину «полуторку». Вдруг, недалеко, раздались автоматные очереди. Спустя немного времени, к машине подошли около десяти немцев и спешно переоделись в советские военные формы. Он услышал голос своего командира и с ужасом подумал, что это предательство. Потом они закурили и он вздохнул с облегчением, когда услышал, что все говорят по русски… Видать, они привезли на вооружение автоматы и ребята уже тренируются. Странно, при чем этот маскарад с переодеванием? Скоро они уехали и Дионис добрался до своего батальона…

Там были одни трупы…

У него не было сомнений, что это сделали переодетые в немецкие формы убийцы специального подразделения НКВД. Он вернулся в Леушены и сказал в военкомате, что отстал от своей части. Его вторично мобилизовали. Дионис закончил войну в Польше, а потом работал учителем в селе Извоаре, Дрокиевского района. Его жена получила похоронку «по ошибке», что ее муж пал смертью храбрых в боях за освобождение Леушены 15 сентября 1944 года. Это был именно тот день, который на всю жизнь запомнил Дионис и, может быть, его «аккуратный» бывший командир тоже запомнил…

Отца много раз допрашивали в НКВД, он все время говорил, что он врач, его дело лечить больных, помогать раненным, он не воевал, политикой не занимался и все такое. Врачей не хватало, кроме того люди умудрялись во время боя сами себе прострелить руку или ногу, попасть в госпиталь и, тем самым, закончить войну. Он продолжал работать в секции по ампутации, где количество раненных увеличилось существенно. Ампутировал с применением полного наркоза. Раненные, когда приходили в себя и видели, что остались без ноги или руки, или, чего хуже, без обеих ног, плакали, потом рассказывали, как это было.

Действительно, только что мобилизованное местное население служило пушечным мясом. Они шли в бой после 200 гр. водки для храбрости, обратного хода не было – расстреливали на месте. За этим следили специальные заградительные подразделения НКВД.

Таким образом, неопытные люди, совершенно не виноватые в том, что через их страну проходил фронт, были загнаны на бойню, впереди штрафных батальонов, как стадо баранов, во имя победы, во имя великого Сталина. Эта ужасная дискриминация, потом в истории будет называться «национальное освободительное движение в Молдавии». Я изучал аналогичные стенды в других селах, сопоставлял даты смерти, расспрашивал ветеранов войны, как это было. Картина была аналогичная. Такая же ситуация наблюдалась и в селах Западной Украины. Мы с женой ходили на братские могилы дедов по линии матери и отца в Хмельницкой области. Оба деда были мобилизованы в один день, а погибли спустя две недели одновременно, тоже в один день, только похоронены в разных братских могилах.

Отец вернулся домой после войны. Мой старший брат родился в День Победы – 9 мая. Роды принимала у мамы тетя Олишка, довольно удачно. Его назвали Ионом (Иван) в память о без вести пропавшем деде. Отцу дали работу в Доминтены – 7 км, от родного села. Он курировал несколько сел. Доминтены, Петрень, Хэснэшень, Моарэ де Пятрэ и Попешты, и с утра до ночи был на работе. На свадьбе родители мамы и родители отца подарили им по десять гектаров земли, но мои родители так и не прикоснулись к этой земле. Потом, при коллективизации, земля ушла в колхоз без какого-либо заявления. Землю невозможно было обрабатывать. Зажиточные, образованные и хозяйственные люди эвакуировались в Румынию, трудоспособное население погибло на войне, те которые немного смыслили в сельском хозяйстве, спустя несколько лет, были депортированы в Сибирь. Лошадей не было, телег не было, кругом беднота и разруха, за то бродячих людей, больных, калек была масса. В стране не хватало продовольствия, одежды, обуви. Моя мама садила огород вокруг дома и заводила курей. Отец получал небольшую зарплату, но, согласно новым порядкам, половину нужно было сразу отдавать обратно на помощь многострадальной Родине, получая взамен за свои кровные деньги облигации государственного займа. Отец понимал еще тогда, что за эти облигации никогда ничего не получит обратно, но, поскольку в НКВД на него было заведено «дело», пришлось мириться с новыми порядками и молчать. Тем не менее, за то, что он принимал роды, перевязывал больных, делал уколы, отцу давали куски хлеба, а иногда даже молочные продукты. Таким образом, 1945 и 1946 годы они как-то перебивались. Своего дома у них не было, родители снимали квартиру в Доминтены, в том же доме, где был медпункт.