Мольер

Под руководством Миньяра Мольер обучался технике живописи, придавая остроты своему глазу и вкусу. Мольер чрезвычайно любознателен, художники его завораживают: владея техническими приемами, они умеют создавать целые миры. С болтовни во время сеансов позирования для портрета зародилась дружба, которая так и не угаснет. Мольер поражается:

Миньяр, маэстро дивный, расскажи нам.
Что жизнь дает твоим живым картинам?
Как ты умеешь взоры привлекать,
Разнообразьем ум очаровать?
Открой же нам, какой огонь небесный
Рождает нам твой замысел прелестный?
Где волшебство, чем кисть твоя полна.
Где силу чар своих берет она?
Какой ты мощью тайной обладаешь,
Что мертвецов пред нами воскрешаешь
И оживляешь мертвый сон камней
Игрою легкой красок и теней? ^[57]

Возвращаться в Париж Мольер пока не планирует. Еще не время. Каждый день он совершенствуется благодаря встречам и представлениям, которые дает труппа.

Встречи в Авиньоне всегда очень важны. В этом городе, принадлежащем одновременно ключам и лилиям, то есть Риму и Франции, бывают все влиятельные люди королевства и Святого престола. Когда актеры выходят на сцену, их узнают: их видели в Пезена, в Лионе, их уже отождествляют с тем или иным персонажем из репертуара. Начиная с «Летающего лекаря», Мольер задал ритм. Он создал персонаж Сганареля — «короля плутов». Играть его следует виртуозно: смена персонажей (то есть костюмов) происходит практически в режиме реального времени; врач и слуга слывут близнецами, хотя на самом деле это один человек. Публике нравится нереальное, волшебное, фантазия и воображение. Позднее Мольер сможет дать ей всё это благодаря сложной машинерии. Пока он обходится подручными средствами, то есть самим собой, преображая ловкостью и высоким сценическим темпом избитый сюжет, многажды игранный итальянцами. Сганарель стал точкой отсчета их успеха. Ради него приходили смотреть на Мольера. Он был уморителен в «Ревности Барбулье» — известной пьесе на банальный сюжет, но сыгранной совершенно иначе. История известна, но спектакль удивляет. Это и есть театр! Желаете чего-то нового? Мольер решил попытаться и написал «Шалого»: «Когда слуга вам нужен, любой из вас и добр, и мягок с ним, и дружен, а чуть пошла беда — бедняк за каждый шаг и плут, и негодяй, достойный палок». Ничего похожего на комедии Скаррона или Корнеля («Лжец», 1643). Манера игры увлекает за собой, и Маскариль-Мольер поражает тем, что произносит стихи без всякой напыщенности, настолько естественно, будто это проза: «Нет, доброта моя, прервем наш разговор, умолкни. Ты глупа. Я больше с этих пор тебя не слушаюсь» ^[58]. Зрители чувствуют, что в игре и настроении труппы есть что-то отличное от прочих. Не просто юмор — веселая сторона нежности, представление об уравновешенной жизни. О «честном человеке» пока речи не идет, но он уже пробивается наружу в своей манере судить.

Нет, я не обладаю
Тем красноречием, с каким воздать желаю
Вам почесть должную. Язык мой слишком прост
И груб, чтобы ценить успехов ваших рост,
Ваш такт, догадливость, какой нет в мире равной.
Зачем я не поэт и не вития славный,
Тогда б я вам сказал в созвучьях стройных строф
Иль в речи, сотканной из перлов мудрых слов,
Что, кем вы были, тем, как вы теперь, остались
И впредь останетесь, а именно — глупцом,
С бессильной волею, с болезненным умом,
С умом разнузданным, распутным, извращенным,
Мальчишкой взбалмошным, сызмальства развращенным
И безалаберным… ^[59]

И заключает: «Дай Бог своим нам детям быть отцом».

Занавес падает, секрет раскрыт: раз он молит о детях, для которых он был бы отцом, значит, его дочь — приемная… Будь он отцом Арманды, ему было бы пятнадцать лет в момент ее зачатия. Если только дата рождения верна. Где, кстати, свидетельство о рождении этой девочки? И всё же в финале «Шалого» говорится о детях, которые не являются родными. Мольер всё раскрыл. Зачем к этому возвращаться? Потому что слухи превратятся в легенду.