Молилась ли ты на ночь?

Прапорщик Грицай и его напарник не горели желанием совершить автомобильную экскурсию. Я поднажала:

– Видите ли, с той самой моей сослуживицей сегодня утром случилась беда, ее кто-то избил и изнасиловал, прямо в доме, она уже и в милицию заявила, – зачастила я, торопясь объяснить равнодушным мужикам всю важность происходящего. – Этот парень, который теперь покойник, обещал после случившегося приглядывать за Томочкой и никого к ней в квартиру не пускать. Повторяю, это нынче днем было. А вечером что происходит? Парень вылетает из дома в одних тапочках и бежит по улице с криком «Держите!» вдогонку за джипом. А джип разворачивается и сбивает парня насмерть! Я думаю, уж не случилось ли еще чего-нибудь с Томочкой?

Прапорщик Грицай сдвинул на одно ухо теплую шапку и почесал голову.

– Я, наверное, непонятно объясняю, – огорчилась я.

– Да нет, все понятно, – ответил молчавший дотоле водитель. – Васильич, может, подскочим, посмотрим?

Он с симпатией поглядывал на меня в зеркальце заднего вида. Я приободрилась: все-таки встретился добрый человек, готовый помочь красивой девушке, попавшей в трудную ситуацию.

– Ну, давай подскочим, – без особой охоты согласился прапорщик. – Но вам, Инна Борисовна, придется с нами прокатиться.

– Конечно, конечно!

Водитель увидел мой энергичный кивок все в том же зеркальце и тронул машину с места.

– Вот туда, под эту арку! – направляла я. – Дом, где парикмахерская и игорный клуб, второй подъезд.

Дверь упомянутого подъезда, невзирая на мороз, была распахнута настежь. Мне это очень не понравилось, и я прыгнула в лифт, не дождавшись неторопливо шествующих милиционеров. Только кабина пошла вверх – затрезвонил мобильник.

– Алло?

– Дюха, мы не поняли, тебя арестовали, что ли? – удивленно и недоверчиво спросил Зяма.

– Нет-нет, не волнуйтесь, я сама сдалась!

– С повинной пошла? – заинтересовался братец. – А в чем конкретно будешь каяться?

– Ни в чем! Я неправильно выразилась, это не менты меня увезли, а я их попросила съездить со мной к Томочке, – объяснила я. – Понимаешь, этот парень, которого сбил джип, ее сосед по дому.

– И что?

– Потом поговорим!

Лифт остановился, я шагнула на площадку и сразу увидела, что обе двери – и Томочкина, и соседская – приоткрыты. Только за Томочкиной никого не было, а за соседской стояла пожилая женщина в домашнем халате и тапках в виде игрушечных собачек. Их можно было принять за щенков бассета Барклая – настолько очевидное сходство.

– Санечка, это ты? – позвала женщина в потешных тапках, подслеповато щурясь.

Я вышла на свет лампочки, и она разочарованно сказала:

– Не ты…

Лифт с укоризненным гудением ушел вниз, за милиционерами. Пусть уж лучше они сами, без меня, расскажут несчастной женщине, где сейчас ее Санечка и что с ним. Ему я помочь уже ничем не могла, а вот судьба Томочки меня живо волновала. Мимо встревоженной женщины я шагнула к другой двери, открыла ее шире и вошла в квартиру, на ходу громко позвав:

– Тома! Ты дома?

Получился смешной стишок, но я даже не улыбнулась. Томочка не откликнулась, я заглянула в комнату – ее там не было.

На лестничной площадке стукнуло и заскрипело: прибыл лифт с прапорщиком и его напарником.

– Инна Борисовна, где вы? – позвали меня.

– Я здесь! – громко крикнула я.

Прапорщик Грицай, тяжело бухая форменными башмаками, протопал в квартиру.

– Ее нет! – растерянно сказала я, выглянув из комнаты.

Прапорщик быстро сориентировался и пошел в кухню.

– Она здесь! – пробурчал он оттуда, добавив к сказанному пару неинформативных, но эмоциональных ругательных слов.

Я поспешно прибежала на голос и уткнулась в широкую милицейскую спину.

– Не подходите, – угрюмо сказал Грицай.

– Но Томочка…

Я встала на цыпочки, поверх плеча прапорщика заглянула в кухню, ахнула и привалилась к стене.

Томочка, похожая на сломанную куклу Барби, лежала на полу, и даже неквалифицированной медсестре гражданской обороны было ясно, что она мертва.

Глаза ее были широко распахнуты, рот приоткрыт, между зубами высунулся кончик языка. Похоже, Томочку задушили.

– А вот и Дездемона, – в шоке прошептала я.

Прапорщик Грицай обернулся и подтвердил мою догадку:

– Девушку задушили и шею ей сломали.

– Это наверняка они, те мерзавцы из джипа! – вскричала я и заплакала, размазывая тушь по щекам.

Прапорщик обернулся, коротко взглянул на меня и не стал спрашивать, почему я решила, что убийца укатил на джипе и был он не один.

– Пройдите, Инна Борисовна, в комнату и подождите там, – сказал он мне и пошел к телефону.

Я послушно прошла в гостиную, села на диван, сложила руки на коленях и тихо заревела. Я оплакивала несчастную Томочку и ее прыщавого кавалера из соседней квартиры, до слез жалела его маму, которая уже билась в истерике, причитая: «Санечка, Саня, как же так?! Я не верю, не верю! Саня!» Звон своего мобильника я за собственным ревом услышала не сразу, а Трошкина, видно, звонила долго и успела разволноваться. На мое «Алло?», произнесенное слабым голосом, она с жаром вскричала:

– Слава богу! Наконец-то! Ну, что там у вас?

– У меня все нормально, а у Томочки шея сломана, – ответила я точно на поставленный вопрос.

– Шея сломана?!