Молилась ли ты на ночь?

Ящик с готовностью выкатился по направляющим. Шкаф стал похож на высоколобого интеллигента с выдвинутой челюстью питекантропа.

– Тут фиксаторы, – посетовала Алка. – Инка, помоги дернуть!

Я тоже присела, взялась за «челюсть» шкафа, и мы дружно дернули. В шкафовом нутре что-то мучительно крякнуло, и низкий выдвижной ящик со всем своим содержимым вылетел на пол.

– Вытянули репку! – воскликнула я, своевременно убрав ноги, чтобы их не придавило.

Трошкина бесцеремонно отодвинула вырванный с корнем ящик в сторону и полезла в образовавшуюся дыру, повелительно бросив:

– Посвети мне своим дегенеративным фонариком!

– Дегенеративным, прям уж! – обиделась я. – Отличный фонарик, между прочим!

– Дай сюда! – Трошкина не стала продолжать хаять осветительный прибор, вырвала его из моей руки и с головой скрылась в проеме.

Мне видна была только задняя половина подружки – подол шубы и азартно ерзающие ножки в уморительных детских сапожках с полосатыми гетрами. У Алки цыплячья лапка тридцать шестого размера, и она запросто подбирает себе обувь в «Детском мире» – там дешевле, чем в магазине для взрослых. Правда, с получением Трошкиной австралийского наследства необходимость нещадно экономить деньги у нее отпала, но соответствующая привычка осталась.

– Слышь, Кузнецова? – глухо воззвала ко мне Алка из недр шкафа.

– Что?

– Фотография в паспорте у тебя просто безобразная! Я не помню, когда это ты ходила завитая и брюнетистая, как каракулевая овца?

– В двадцать пять, когда фотку меняла, – ответила я и всерьез подумала, не обидеться ли мне на «овцу», но тут до меня дошло, что Алкин ехидный комментарий может означать только одно: подружка нашла за шкафом мой паспорт!

Дуться мне тут же расхотелось, возникло другое желание – схватить свой документ, покрыть его красную кожицу горячими поцелуями и прижать к сердцу. Трошкина забилась в шкаф, как моль на зимовку, и огорчительно медлила вылезать, поэтому я крепко взяла ее за щиколотки в детских гетрах и одним рывком выдернула наружу.

В одной руке у Алки был мой фонарик, в другой – мой же паспорт. Я отняла у нее эти важные и нужные предметы и хотела уже спрятать их в сумку, но она сказала:

– Стоп! А ящик на место запихивать мы в темноте будем, что ли? Методом ненаучного тыка?

С возвращением ящика на его законное место пришлось повозиться, он, подлый, никак не хотел заталкиваться обратно в шкаф, и мы с Трошкиной аж взмокли от усилий.

– Жарко! – объявила Алка, машинально стерев пот со лба какой-то тряпочкой, подхваченной из ящика.

– Ты утираешься носком, – сообщила я подружке.

– Могу предложить тебе второй, тоже утрешься, – парировала она.

– Я лучше платочек найду, – сказала я и с новым интересом взглянула на содержимое ящика, дотоле не привлекавшее моего внимания. – Вот это да! Неужели?

– В чем дело? – спросила Алка.

Я двумя руками торопливо вытянула невесомый сверток белого батиста, оказавшийся мужской рубашкой из превосходного тонкого полотна. На ощупь ткань была чуточку влажной, как будто ее совсем недавно достали из барабана стиральной машины с хорошим отжимом и не дали окончательно просохнуть.

– Алка, это же та самая рубашка, которая была на убитом Полуянце! – возбужденно сообщила я. – Я ее отлично запомнила, такая тонкая белая ткань в крошечных бурбонских лилиях, и оборванная верхняя пуговка на воротнике! Значит, рубашку с трупа сняли и постирали!

– Постирать ее, конечно, могли, – согласилась Алка. – Но где же, в таком случае, дырка от кинжала? Ее что, зашили?

– Гм… Действительно, где же дырка? – я внимательнейшим образом рассмотрела грудь рубашки, особенно – район кармана на левой полочке, но никаких сквозных отверстий не нашла.

И никаких швов тоже!

– Может, у Полуянца было две одинаковых рубашки? – подумав, предположила я.

– И обе с оборванными верхними пуговками? – напомнила Алка. – Думаешь, у Полуянца такой бзик – пуговки обрывать?

На всякий случай мы еще покопались в белье Ашота Гамлетовича и выяснили, что такого бзика у него не было, на других сорочках все до единой пуговицы оказались на месте.

– Вопрос «А был ли мальчик?» вновь приобретает остроту! – заметила по этому поводу Трошкина. – Был ли Полуянц убит кинжальным ударом в область грудной клетки или же это тебе примерещилось? Вообще-то, конечно, ковер мокрый…

– Трошкина, я сейчас тебя убью! Или себя! – рассердилась я. – Не морочь мне голову! К черту этого загадочного Полуянца с его кинжалом, рубашкой, ковром и прочим барахлом в ассортименте! Давай засунем проклятый бельевой ящик на место и унесем ноги из этого приюта блудного покойника, пока нас тут не застукали!

Против обыкновения, Трошкина не стала спорить. Мы удвоили усилия, затолкали ящик в брешь, частыми нервными пинками загнали его на место и покинули странную шестьдесят пятую квартиру тем же путем, каким пришли, – через балкон.

На козырек подъезда мы прыгать не стали, оборвали с одной стороны имевшуюся на балконе одинокую веревку для сушки белья и по ней спустились прямо на елочку.

– Аки херувимы! – прокомментировала Алка.

– Кто?!