Молилась ли ты на ночь?

– Это кто тут дерется? – обиженно спросила я, пытаясь оглянуться.

Глубоко надвинутая и косо нахлобученная шляпа мешала мне увидеть, что там, за спиной.

– Это дерево, – сердито ответила Алка. – Стой спокойно!

Она вылезла из-под руки, встала передо мной, как лист перед травой, и, придерживая меня в вертикальном положении пятерней, крепко упертой в диафрагму, повторила:

– Ты совсем не помнишь, где была и что делала?

– Нет! – честно и без особого сожаления сказала я. – А где? И что?

– Ой, боженьки! – вздохнула Алка.

Она зачем-то пощупала мне лоб и сказала:

– Похоже, у тебя амнезия.

– Да лишь бы не энурез! – беззаботно засмеялась я.

Трошкина фыркнула, приставила свободную ладонь козырьком ко лбу и ищущим взором окинула искрящиеся ночные дали. Я сочла это подходящим моментом, чтобы закончить прерванный вокальный номер, и с чувством пропела:

– Ночь темна-а, пустыня внемлет богу, и звезда-а с звездою говорит!

– Точно, у нас же при себе есть телефоны! – обрадовалась Алка.

Логику ее рассуждения я не уловила, но при слове «телефон» машинально цапнула себя за бедро, где болталась сумка.

– Условные рефлексы в порядке, – одобрительно пробормотала Трошкина и тоже полезла в сумку.

Я с доброжелательным интересом следила, как она достает мобильник, подслеповато жмурясь, набирает номер и прикладывает трубку к уху. Орган слуха Алка с этой целью специально выпростала из-под вязаной шапочки. Ухо у Трошкиной было невыразимо трогательное, розовое, помятое, как подтаявшая мармеладка. Я нежно и светло улыбнулась дорогой подружке, а она в ответ скорчила зверскую морду и прошипела:

– Убила бы заразу!

– Какую? – благодушно поинтересовалась я.

И пуще прежнего растрогалась при мысли о том, какая у меня Трошкина добрячка и гуманистка. Вот, хочет бороться с заразой! Непонятно только, с какой именно. Я немного подумала и предложила:

– Давай будем бороться с заразой куриного гриппа!

– Ты, курица! – плачущим голосом воскликнула Трошкина.

И тут же сменила тон на более спокойный, сказав в трубку:

– Нет, Зяма, это я не тебе! Тебе я совсем другое хотела сказать. Вернее, спросить: ты не мог бы приехать сюда и забрать нас с твоей сестричкой?

Ответных слов Алкиного собеседника я не слышала, но имя «Зяма» мгновенно проассоциировалось у меня с образом красивого молодого мужчины, лицом очень похожего на меня. Я взволновалась: неужели у меня есть сын, да еще такой взрослый?

– Трошкина, сколько мне лет? – с беспокойством спросила я подружку, дернув ее за рукав.

Алка, занятая разговором, отбрыкнулась от меня ногой и ничего не ответила. Тогда я полезла в сумку за зеркальцем, достала пудреницу, открыла ее, придирчиво изучила свое отражение и успокоилась. С виду мне было никак не больше тридцати.

– А кто же такой этот Зяма? – задумалась я вслух.

– Сейчас познакомишься, – пообещала Трошкина.

Обещанного знакомства пришлось ждать минут пятнадцать. За это время мы с подружкой успели замерзнуть и для сугреву затеяли веселую детскую игру в ладушки.

– Ладушки, ладушки! – злобновато приговаривала Алка, ожесточенно колотя меня по ладоням. – Где были? У бабушки!

По тону ее как-то сразу чувствовалось, что бабушка, у который мы предположительно гостили, была не иначе как чертовой.

– Что ели? Кашку! Что пили? Бражку!

– Французское вино мы пили! – неожиданно вспомнила я. – Красное, очень вкусное!

– Продолжай! – заинтересовалась Трошкина.

– А ели не кашку, а какаш… То есть натуральную дрянь, – смущенно продолжила я.

– Какую именно дрянь? ЛСД? Героин? Ангельскую пыль? – Алка вцепилась в меня, как клещ.

– Откуда ты столько знаешь про наркотики? – шокировалась я.

– Ты забыла, я же в наркодиспансере работаю! Короче, дорогуша, признавайся, что за дурь тебе скормили в этой гнусной ночлежке?

– В ночлежке? – озадаченно повторила я.

– Я тебя про дурь спрашиваю! – Алка то ли случайно, то ли нарочно промахнулась и врезала ладонью мне по щеке.

В ответ на оплеуху ледяные кристаллы в моей голове протестующе зазвенели и заметались по черепу, как шайбы в хоккейной коробке. У меня возникло ощущение, что это разрозненные куски мозаики слепо тычутся друг в друга, желая собраться воедино, но не знала, чем могу такому хорошему делу помочь.

– Про дурь? – повторила я, прислушиваясь к происходящему в моей голове. – Это было яблоко…

– Отравленное? Как в пушкинской сказке про мертвую царевну? – испуганно вскинулась начитанная Трошкина.

– Это было глазное яблоко дракона, засевшего… или подсевшего?.. – я очень старалась вспомнить.

– На наркотики? – Алка упрямо гнула свою линию.

– На стеклянную горку!

– Горка – это мебель? – задумалась Трошкина.

– Мебель?

Я честно попыталась представить себе громоздкого дракона, усевшегося на небольшую мебельную стенку, и решила, что это неподходящее гнездовье для Змея Горыныча.

– Слушай, какая разница, на чем он сидит, дракон этот? – начиная сердиться, спросила я. – Да хоть на ночном горшке! Главное, у него был глаз, и я его съела.

– Ты же ненавидишь китайскую кухню! – удивилась Трошкина.

– Моя ненависть не распространяется на фрукты, – напомнила я.

– Так это был фрукт? Та бяка, которую ты стрескала?