Молитва к звездам

Кэрри встала и подошла к окну. День был удивительно теплым и солнечным. Окно гостиной выходило в сад, где в золотых лучах купались сонные бутоны еще нераспустившихся роз и макушки зацветающих яблонь. Еле уловимое дыхание весны проникало сквозь окна и дурманило своей свежей сладостью. После нескольких дней проливных дождей, этот весенний воздух, в котором сливалось щебетание птиц и шептание пробуждающейся листвы, был словно медовый нектар жизни.

– Раз уж ты вспомнила про последний день, когда мы виделись, я начну с него.

VIII

Помню, что это был сентябрь. Я не очень люблю осень, кажется, что она убивает все светлое и теплое. Природа засыпает, оставляя нас наедине с грядущим холодом. Тот сентябрь был особенно дождливым и тоскливым. Я помню, как начало раньше смеркаться, и как я все чаще сидела одна в отцовском кабинете за книгами. Наш дом я любила больше всего на свете, он был средоточием всего доброго и бесконечно дорогого сердцу. Он не был большим, как мой нынешний дом. Но, господи, какой он был уютный, как там пахло! Особенно, когда Мини пекла яблочный пирог. Яблоки были из нашего яблоневого сада, такого же, как у меня сейчас. Я могу как раньше лежать в тени яблонь и слушать песни ветра в листве… Это непередаваемо. Дом был особенный. Не было роскоши или модно обставленных комнат, но каждый угол этого старого дома был пропитан счастьем. Как бы мне хотелось вернуться туда, словно мне опять семнадцать…

В один из тех сентябрьских дней я как обычно сидела в отцовском кабинете на полу с книжкой, кажется, это была «Божественная комедия» Данте. Папа сидел там же, пахло его трубкой и крепким кофе. Он и сейчас не изменяет традиции – курит крепкий табак и пьет крепкий кофе. Он спросил меня:

– Что думаешь о книге? – Когда мы говорили о книгах, он всегда спускал очки на нос и смотрел на меня с вызовом.

– Ну, мне кажется, что Данте описывал вовсе не ад, а наш земной мир со всеми его пороками. Это такая метафора. Как «Потерянный рай» Милтона.

– Ты думаешь, что все люди на земле порочны?

– Думаю, да.

– Даже ты, мышонок?

– У меня есть амбиции, судя по Библии, в этом нет ничего хорошего.

– Если судить по Библии, в мире давно не осталось ничего хорошего. Даже вера и та предается во имя земных благ. Но ты должна судить не по Библии и не по Данте о мире. Только то, что ты считаешь правильным и есть хорошо для тебя. Тебя могут и будут осуждать за это, потому что, как ты справедливо отметила, все мы грешны, но много ли правды и значения несут осуждения завистливых или чопорных зануд? Дочитай и расскажешь мне, какой из грехов кажется тебе наиболее страшным.

Тогда я решила, что уныние… Что может быть хуже того, когда человек самовольно закапывает себя в яме отчаяние и печали? Я до сих пор так считаю. Ни гнев, ни блуд, – они имманентны природе человека, – но уныние приходит извне. Я боролась с унынием всю жизнь, и все равно временами оно стучит в мою дверь.

Когда я вышла из папиного кабинета, я пошла к пригорку, где мы встречались по субботам, чтобы пойти гулять у реки. Но тебя не оказалось там. Впервые за десять лет ты не пришла. Я ждала около часа, прежде чем пойти к тебе домой. До сих пор помню желтый фасад твоего дома и большую парадную лестницу. Ваша экономка варила потрясающий шоколад с корицей, она приготовила мне его, когда я пришла. В тот день тебе сделал предложение Ричард Блоссом, поэтому ты не пришла и спустилась не сразу.

– Кэрри, дорогая! Прости, что не пришла на наше место, но у меня такие новости! Он пришел, поэтому я не могла уйти раньше, – ты хватала меня за руки, тебя трясло от возбуждения и волнения. Я сразу поняла, что произошло.

– Ты же не выйдешь за него замуж сейчас, так?

– О чем ты? Конечно, выйду. – Ты выглядела оскорбленной.

– Нора, но ты же его совсем не знаешь, прошло так мало времени. Неужели ты готова выйти замуж? Вот так сразу?

– Да, готова, и выйду.