Молитва нейрохирурга

Сэма перевели в палату, и мы ждали, пока он проснется. Просыпался он дольше, чем обычно, — анестезиолог дал ему наркоз в расчете на долгую операцию, а та прошла быстро. Я слегка тревожился: сказывалась усталость от подготовки и адреналин все еще не утих. Через полчаса Сэм очнулся, и я увидел, как он шевелит руками и ногами, и немедленно подошел к его постели.

— Сэм, пожмите мне руку правой рукой, — попросил я. Он сделал это.

— Теперь левой.

Он сделал и это.

— Подвигайте пальцами ног.

Он справился. Я редко видел более вдохновенную и прекрасную картину. Я плакал от благодарности и облегчения. Я редко плакал, но сейчас не мог сдержать слез. Почти невыносимое напряжение выплеснулось в потоке эмоций. Я схватил Сэма за руку и сказал: — Господи, мы так Тебе благодарны! Мы счастливы, ведь Ты исполнил все наши просьбы! Молю, благослови Сэма и дай ему исцелиться. Во имя Иисуса, аминь.

Я вышел из палаты и пошел готовиться к другой операции, назначенной на тот же день. Я был абсолютно счастлив. Исчезли все сомнения и страхи. Мы прошли через огонь и воду — и выжили.

Я вышел из палаты. Я был абсолютно счастлив. Исчезли все сомнения и страхи. Спустя некоторое время мне сообщили: пациента разбил паралич.

Затем, в разгар приготовлений, мне позвонили из палаты. Сэма разбил частичный паралич, и он паниковал. Я бросился к нему, как только смог.

— Доктор, что со мной? — спросил он. В его темных глазах клубился туман страха.

— Давайте посмотрим, — сказал я. — Шевельните пальцами правой руки.

Сэм попытался — и не смог. Его черты исказились.

— Я пытаюсь, — сказал он.

— Все хорошо, — ответил я. — Давайте еще раз. Пальцы правой ноги.

Ничего.

— Не могу, — выдавил Сэм. — Не шевелятся. Доктор Леви, я боюсь. Что происходит? Почему я не могу ими двинуть?

Он мог слабо шевелить левой рукой и левой ногой — но правую половину парализовало. Я надиктовал медсестре список лекарств — стероиды и еще кое-что для уменьшения отеков. Мало ли, может, из-за них аневризма или вена давит на спинной мозг?

— Все же было нормально, — сказал Сэм, его голос дрожал от отчаяния и плохо скрытого гнева. — Когда я буду здоров? Что со мной?

— Не знаю, Сэм, — признался я. — Мы сделаем все возможное. Давайте ждать.

Торжество превратилось в неопределенность, граничащую с отчаянием. Я видел, как человек, сошедший здоровым с операционного стола, теряет способность двигаться. И я ничего не мог сделать. Я несколько часов прокручивал в голове различные операции или варианты, способные хотя бы вернуть и сохранить изначальный результат. Ответ ускользал, и я просил помощи, надеясь на подсказку коллег, — но они все как один уверяли, что любое лечение грозило новым, более высоким риском. Мы сделали все, чтобы победить опухоль. Сэм должен был восстановиться сам.

Я навещал его когда только мог, надеялся и даже ожидал, что силы вернутся к нему в любое мгновение. Но мои надежды оказались напрасными. Его руки и ноги теряли чувствительность. Сэм впал в ступор. Опухоль давила на спинной мозг, блокировала сигналы от головного, и паралич медленно полз по его телу.

Прошла ночь, за ней день, и паралич стал полным. Сэм не чувствовал ничего ниже шеи. Это был худший исход. Хуже, наверное, была только смерть, — впрочем, многие со мной бы не согласились.

Я жил как автомат. Я будто сам утратил чувства. Сознание не могло справиться с горем. Горе от неудачной операции редко бывало столь сильным, — но я не мог позволить себе роскошь отдыха. У меня был охваченный ужасом больной и его разгневанная и перепуганная семья. Чувства могли подождать. Сейчас настало время решений. Я должен был пережить эту трагедию. Более того, у меня была назначена очередная операция, и я не мог отвлекаться на мысли о Сэме.

Я навещал его еще несколько дней. Мы каждый раз молили Бога исцелить паралич. Вместе с нами молились сестры. Может, подумал я, опухоль спадет, и тогда спинной мозг восстановится? Может, Сэм начнет двигаться так же внезапно, как перестал?

— Доктор Леви, когда я поправлюсь? — спрашивал он каждый день. — Когда я буду ходить?

Так проходили дни, и чем дальше, тем сильнее возрастал риск того, что паралич останется навсегда.

Паралич грудных мышц привел к обширной пневмонии. Я видел, как он страдает, и меня пронзало дикое чувство вины, — хотя я все еще считал, что провел операцию почти идеально. Сомнения и тревоги грызли мне душу, точно шакалы. Моя уверенность таяла на глазах. Как это могло случиться? Я утратил хватку? Неверно смешал клей? Мало советовался с другими? Может, мне вообще не стоило проводить эту операцию?