Молитва об Оуэне Мини

В воскресное утро снегоуборочные машины не торопились выезжать на работу, и единственным автомобилем, который мог проехать по Центральной улице не буксуя и не боясь заноса, был тяжелый тягач «Гранитной компании Мини». Оуэн напялил на себя столько одежды, что, шагая по нашей подъездной аллее, с трудом сгибал колени, а размахивать руками вообще не мог — они неподвижно торчали в стороны, как у огородного пугала. Он так плотно замотался длинным темно-зеленым шарфом, что лица вовсе не было видно — но разве кто-нибудь мог не узнать Оуэна Мини? Этот шарф ему подарила моя мама, когда однажды, в одну из зим, обнаружила, что у Оуэна нет своего. Оуэн называл его своим ВЕЗУЧИМ шарфом и приберегал либо для особо важных случаев, либо для особо сильных холодов.

В то последнее перед Рождеством воскресенье шарф требовался Оуэну как никогда — оба повода были налицо. Мы топали по Центральной улице по направлению к церкви Христа, и редкие птички, едва заслышав бухающий кашель Оуэна, в испуге срывались с веток. Из его грудной клетки исторгались булькающие хрипы, отчетливо слышные даже сквозь множество слоев зимней одежды.

— Плохой у тебя кашель, Оуэн, — сказал я ему.

— ЕСЛИ БЫ ИИСУСУ ВЫПАЛО РОДИТЬСЯ В ТАКОЙ ВОТ ДЕНЬ, Я ДУМАЮ, ОН БЫ НЕ ПРОТЯНУЛ ДО СВОЕГО РАСПЯТИЯ, — заметил Оуэн.

Нетронутую белизну тротуара Центральной улицы нарушала единственная цепочка человеческих следов, что тянулась прямо перед нами, да желтевшие кое-где небрежные собачьи метки. Человеческая фигура, первой проложившая тропу через девственно-чистую снежную гладь, маячила слишком далеко впереди и была слишком тепло укутана, чтобы мы с Оуэном могли узнать, кто это.

— А ТВОЯ БАБУШКА ЧТО, НЕ СОБИРАЕТСЯ НА УТРЕННИК? — спросил Оуэн.

— Она же конгрегационалистка, — напомнил я ему.

— НУ И ЧТО? РАЗВЕ ОНА ТАКАЯ ПРИНЦИПИАЛЬНАЯ, ЧТО НЕ МОЖЕТ РАЗ В ГОДУ ПРИЙТИ В ДРУГУЮ ЦЕРКОВЬ? У КОНГРЕГАЦИОНАЛИСТОВ ВЕДЬ НЕТ СВОЕГО РОЖДЕСТВЕНСКОГО УТРЕННИКА.

— Знаю, знаю, — сказал я. Но я знал и другое: у конгрегационалистов в последнее воскресенье перед Рождеством вообще нет утренней службы; вместо нее в этот день — вечерня, особое мероприятие, когда в основном поются рождественские песни и гимны. Иными словами, ничто не мешало бабушке прийти на наш утренник. Просто ей самой не хотелось видеть Оуэна в роли Младенца Христа: она как-то назвала подобную затею «отвратительной». А еще бабушка обеспокоилась, как бы ей по морозу не сломать бедро, и заявила, что намерена даже пропустить вечерню в конгрегационалистской церкви. Ближе к вечеру, в сумерки, еще легче не заметить в темноте лед, поскользнуться и сломать бедро, рассудила она.

Человек, идущий по тротуару впереди нас, оказался мистером Фишем. Мы довольно быстро догнали его: мистер Фиш прокладывал себе путь в глубоком снегу с какой-то совершенно нелепой осторожностью — должно быть, тоже боялся сломать бедро. Он здорово испугался, увидев Оуэна Мини, плотно закутанного в шарф моей мамы, из-под которого виднелись только глаза. Впрочем, мистер Фиш почти всегда пугался, встречаясь с Оуэном.

— А почему вы до сих пор не в церкви? Вам ведь нужно еще переодеться в костюмы, — спросил он. Мы объяснили ему, что и так придем чуть ли не за час до начала утренника. Даже мистер Фиш своим черепашьим шагом доплетется туда как минимум за полчаса до начала. Но нас с Оуэном удивило, что он вообще туда собрался.

— ВЫ ЖЕ ОБЫЧНО НЕ ХОДИТЕ В ЦЕРКОВЬ! — с легким упреком сказал Оуэн.

— Обычно нет, тут ты прав, — согласился мистер Фиш. — Но сегодняшнее мероприятие я не пропущу ни за что на свете!

Оуэн недоверчиво оглядел своего партнера по «Рождественской песни». Мистер Фиш был настолько подавлен и в то же время впечатлен успехом Оуэна, что его желание посмотреть утренник в церкви Христа выглядело подозрительно. Скорее всего мистеру Фишу просто нравилось себя накручивать; к тому же, бескорыстно преданный любительскому театру, он изо всех сил старался брать на заметку все, что можно, наблюдая за талантливой игрой Оуэна.

— Я СЕГОДНЯ НЕМНОГО НЕ В ФОРМЕ, — предупредил Оуэн мистера Фиша, после чего выразительно продемонстрировал свой лающий кашель.

— Такой искусный актер, как ты, Оуэн, не должен пугаться легкой простуды, — заметил мистер Фиш.

Мы все трое зашагали по рыхлому снегу; мистеру Фишу пришлось приноравливаться к нашим шагам.

Он признался нам с Оуэном, что немного волнуется. Ребенком его никогда не заставляли ходить в церковь — его родители, сказал он, были неверующими, и сам он «наведывался» туда только по случаю свадьбы или похорон. Мистер Фиш даже не знал толком, большой ли отрезок жизни Христа «охватывает» наш рождественский утренник

— НЕ ВСЮ ЖИЗНЬ, — ответил ему Оуэн.

— А там нет того эпизода, когда он на кресте? — спросил мистер Фиш.

— ЕГО ЖЕ НЕ СРАЗУ ПРИГВОЗДИЛИ К КРЕСТУ, КАК ТОЛЬКО ОН РОДИЛСЯ! — насупил брови Оуэн.

— А то место, где он всех исцеляет и где поучает этих, апостолов? — снова спросил мистер Фиш.

— ЭТО БЫЛО НЕ В РОЖДЕСТВО! — возмутился Оуэн. — У НАС ТОЛЬКО СЦЕНА, КОГДА ОН РОДИЛСЯ!

— Роль без речей, — напомнил я мистеру Фишу.