Молитва об Оуэне Мини

Я вдруг уперся подбородком в грудь преподобному Льюису Меррилу, растерянному не меньше, чем прихожане-епископалы, и не понимавшему, что им с женой делать дальше. Они находились ближе к выходу, чем куда-то запропастившийся викарий, и если бы преподобный мистер Меррил и дальше продолжил вместе с толпой пробиваться к дверям, то совсем скоро, опередив преподобного мистера Виггина, оказался бы снаружи, на ступеньках, где викарий обычно пожимал на прощание руки всем уходящим. Уж конечно, пожимание рук епископалам после их халтурного утренника не входило в обязанности пастора Меррила. Упаси Боже кто-то подумает, что это ради него, пастора Меррила, так исковеркали утренник или что конгрегационалисты понимают Рождество именно так

— Твой маленький друг… — шепотом начал мистер Меррил. — Он что, всегда… вот такой?

«Всегда какой?» — хотел я переспросить, но решил, что меня попросту сметут, пока мистер Меррил, заикаясь, объяснит, что он имел в виду.

— Да, — ответил я. — Оуэн, он как раз такой и есть. Никогда не знаешь, что он отколет — но все устроит по-своему.

— Он просто к-какое-то… чудо, — сказал преподобный мистер Меррил и слабо улыбнулся — явно радуясь, что конгрегационалисты предпочитают утренникам пение гимнов, и с явным облегчением оттого, что Оуэн Мини не спустился по лестнице протестантизма ниже епископальной церкви. Пастор, видимо, уже представил себе, какой ущерб Оуэн мог нанести его церкви во время вечерни.

В коридоре меня перехватил Дэн — сказал, что подождет, пока я переоденусь и заберу одежду Оуэна, и потом мы можем вместе поехать к нему в общежитие или в дом 80 на Центральной. Мистер Фиш пребывал в счастливом возбуждении; если он подумал, что чиркающий по собственному горлу преподобный Дадли Виггин — это непременный элемент ежегодного представления, то ему и подавно простительно было вообразить, будто все остальное входит в сценарий; надо сказать, драматургическая сторона постановки чрезвычайно впечатлила мистера Фиша.

— Здорово придумано — когда Младенец подсказывает ангелу, что говорить! — восторгался мистер Фиш. — И как он отталкивает от себя мать, и как сразу, с первых же минут начинает яростно обличать… в общем, видно: это не простой младенец! Сразу понятно: это Господь! Господь Иисус Христос — с самого Первого Дня. То есть он рожден повелевать, учить всех и каждого. А вы ведь вроде говорили, что у него роль без речей! Я понятия не имел, что в этом ритуале есть что-то такое… первобытное, такое неистовое, такое исконно варварское. Но это очень трогает! — торопливо добавил мистер Фиш, что бы мы с Дэном, не дай бог, не оскорбились, что нашу религию назвали «первобытной» и «варварской».

— Получилось не совсем то, что… имел в виду… ммм… автор, — сказал Дэн. Я оставил Дэна объяснять взволнованному актеру-любителю все отступления от привычного сюжета и поспешил в вестибюль в надежде побыстрее одеться и разыскать вещи Оуэна и при этом не столкнуться с кем-нибудь из Виггинов. Но сразу заполучить одежду Оуэна мне не удалось: Мария Бет Бэйрд сгребла ее в охапку вместе со своими вещами и, упав на них в углу вестибюля, рыдала в три ручья. Представлялось затруднительным добыть одежду Оуэна, не сталкивая с нее Марию Бет, и вовсе невозможным — прервать ее всхлипывания. Что Господь Иисус так расстроился — это ее вина, — плакала Мария; она не только не сумела утешить его — она вообще оказалась плохой матерью. Оуэн ненавидит ее, заявила она! Если бы она лучше его понимала! И тем не менее, — объясняла она мне сквозь слезы, —

никто не «понимает» Оуэна лучше нее.

В одиннадцать лет мне было трудновато разглядеть, какая истеричная жена и мать получится из Марии Бет Бэйрд. Тогда, в вестибюле церкви, мне захотелось просто стукнуть ее как следует — чтобы вытащить из-под нее одежду Оуэна, и пусть потом хоть утонет в своих слезах. От одной лишь мысли, что она понимает Оуэна Мини, меня мутило. Чего она и вправду хотела, так это затащить Оуэна к себе домой и улечься на него сверху. Все ее понимание сводилось к потребности накрыть его своим телом и не отпускать.

В общем, я замешкался, и меня поймала Роза Виггин.

— Когда будешь передавать ему одежду, можешь за одно передать ему от меня, — зашипела она, больно впившись мне в плечо пальцами и основательно встряхнув несколько раз, — чтобы он не смел снова приходить в эту церковь, пока не поговорит со мной, ясно? До воскресной школы, до того, как придет на службу, он должен явиться ко мне, понял, да? Скажешь, ему не позволено сюда ходить, пока не повидается со мной! — повторила она, встряхнув меня напоследок еще раз для пущей убедительности.

Я так расстроился, что тут же выложил все Дэну, — он слонялся вокруг алтаря вместе с мистером Фишем, который с таким интересом разглядывал разворошенное сено в яслях и немногочисленные дары, брошенные Младенцем Христом, словно во всем этом беспорядке скрывался какой-то потаенный смысл.