Молитвенник хаоса

Ибо решение наших проблем — в огне, только огонь освободит нас от тысяч неразрешимых парадоксов и обрушит стены лабиринта, в котором мы копошимся по недоразумению, именно в огне сосредоточится теперь вся наша надежда. Мы мечтаем о простоте — и мы ее получим, когда хаос отхлынет, когда смерть восторжествует, когда там, где мельтешили сотни человек, останется один, когда опустевшей Земле вернется ее девственость, в счастливое время, когда леса поглотят обуглившиеся останки городов, а воды возродятся, и снова потекут реки, снова прозрачные, в будущем, в котором не останется масс, ибо любая масса погибельна.

Хаос и смерть отделяют нас от всего этого, но мы не боимся ни смерти, ни хаоса, мы только ненавидим мир в его настоящем состоянии и не желаем его больше ни под каким предлогом.

Мы призываем хаос и смерть в этот мир, и мы приветствуем их приход, вечность порядка была бы хуже, и если он не развалится, то превратит людей в насекомых. Погибельные массы — вот имя греха порядка, и если массы всё заполонили, всё загрязнили, всё сгубили, всё сгноили, всё затмили, всё сделали хуже, чем сам хаос, сделали даже хаос желанным, так это потому, что порядок в них нуждался.

Именно тому порядку, которому мы служим и который отправляет нас на крест, нужны производители и потребители, а не цельные люди, ибо таковые ему неудобны, он предпочтет им выкидышей, лунатиков и роботов, в этом его преступление, порядок есть гибрид грешника с преступником, и он заслуживает только пламени, и он погибнет в огне. Свят, свят, свят огонь, который вырвет нас из лап чудовища, лишит его чудовищных творений!

Как он приятен, мстительный хаос! Как прекрасна вторая смерть! И как нам повезло ожидать их и знать, что они неизбежны! Скажем начистоту — отныне мы смирились перед лицом нашего будущего.

Порядок хрупок, и становится всё более хрупким, ибо он сознает свою непомерность и не может преодолеть своей непоследовательности, порядок чреват своей смертью, потому что он сознает свою субъективность, становящуюся всё более хаотичной и лишенной оснований. Выжившие в грядущей катастрофе назовут наш мир миром наоборот, ибо он становится всё более абсурдным, всё больше согласуясь с невозможным порядком, который мы поддерживаем в ущерб нашим конечным целям.

Ибо человек живет не для того, чтобы производить и потреблять, — всё это побочно, — он здесь для того, чтобы быть и чувствовать, что он есть, остальное же сводит нас на уровень муравьев, термитов и пчел. Мы отказываемся от доли общественных насекомых, на которую нас обрекают модные идеологии, мы предпочитаем смерти хаос, и мы знаем, что они уже близко, мы знаем, что и наши идеологии, в свою очередь, неизбежно стремятся опередить смерть и хаос, установить Рай на Земле, потерянный Рай, который мы обретем на гробнице масс, погибельных масс.

Нас уже слишком много, чтобы жить не как насекомые, а как люди; иссушая почву, мы множим пустыни, наши реки стали водостоками, а океан агонизирует, но вера, мораль, порядок и материальная выгода объединяются, чтобы приговорить нас к размножению: религиям нужна паства, нациям — солдаты, индустриям — потребители, а значит всем нужны дети, и неважно, кем они станут, когда вырастут.

Нас подталкивают в жерло катастрофы, и нам не удержать наших основ, иначе как шагая к смерти, — никогда еще земля не видывала более трагичного парадокса, более явного абсурда, никогда еще тезисы о том, что этот мир есть стечение обстоятельств, жизнь — побочный продукт, а человек — случай, не получали настолько явного подтверждения.

Никогда у нас не было Отца на Небе, мы сироты, осталось это понять и вырасти наконец, отказавшись от подчинения тем, кто уводит нас с пути, и пожертвовав теми, кто подвел нас к краю бездны, ибо никто нас не искупит, если мы сами себя не спасем.

Но к чему проповедовать этим миллиардам лунатиков, которые ровным шагом идут в хаос под сурдинку духовных обольстителей, понукаемые кнутом своих господ? Он виновны, ибо они бесчисленны, погибельные массы должны сгинуть, чтобы стало возможно утверждение человека.

Мой ближний не слепое и немое насекомое, мой ближний и не семяизвергающий робот, мой ближний никогда не будет безымянной единицей во власти неясных и путаных идей, всё это — выкидыши человеческого рода, и мы позволим их радости и их боли, в равной степени абсурдным, раствориться в ночи. Что нам до небытия этих рабов?

Никто не спасет их ни от них самих, ни от действительности, всё располагает к тому, чтобы объять их мраком, ибо они были порождены случайностью деторождении, после чего и сами наклепали из своего теста кирпичей, и вот они уже встали ровными рядами, и груда их тел возвышается до небес. И это люди? Нет. Погибельные массы не состоят из людей, ибо человек начинается там, где толпа складывается в гробницу человеческого.