Молитвенник хаоса

Я не анархист, и обе эти группы меня ужасают, я поместил себя выше их дрязг, я порываю с альтернативной, назначая новую ось законности, я хочу, чтобы женское начало легло в основание Города будущего, и я смещаю все знаки: что было отрицательным, не должно им оставаться, а что еще им не стало, непременно станет, вот и вся моя революция, она зарождается у всех на глазах, и в ней отражаются мои идеи.

Я не проповедую утопию, я предвижу правду.

Мне скажут, что я не конструктивен, меня обвинят в том, что я строю на костях, полагая катастрофу начальным условием возвращения мира к порядку. Меня назовут асоциальным, меня обвинят в проповеди необходимости массового уничтожения для того, чтобы человек наконец возродился; меня назовут бесчеловечным, потому что мне нет дела до жизней миллиардов насекомых и я превозношу опустошение ойкумены; меня назовут аморальным, поскольку я потрясаю ось ценностей и переворачиваю полюса.

Я признаю свои ошибки, я признаю вину и дозволяю себе упорствовать в моей стезе: ибо я верю в порядок завтрашнего дня, в тот порядок, который я проповедую и в котором наши потомки найдут то, что пророчили древние люди.

Я один из тех, кто восстановит то, что было в основании мира, порядок женского намного древнее того, которому мы служим и от которого я отрекаюсь, я подрываю основы с одной только целью — выявить их фундамент, на нём-то я и строю вневременной Город будущего.

История — приключение, которое нужно пережить, История началась пятьдесят веков назад, и мы не желаем погибнуть с ней вместе. Грядущий порядок будет гробницей Истории, и только так наш вид может выжить, нам нужно покинуть Историю, и только женщины могут нам в этом помочь, власть женщин вырвет нас из-под опеки Истории и покончит с обязательствами перед нею.

Только тогда время закончится, и — как было до его начала — безвременье станет нашим воздухом; только тогда Земля обручится с Небом, и Иерогамия заменит Жертвоприношение, только тогда конец мира, в котором мы обитаем, наполнится смыслом, и нам не придется в нём усомниться.

Нам не сбежать от катастрофы, но мы можем посеять семя, которое проклюнется из-под руин этого мира, мы можем посвятить свою надежду отречению ото всякого формального замысла, равно как и ото всякого рационального видения, ибо мы знаем, что ничему не сломить логику ситуации, которая предшествует элементам ее генезиса и которую не исчерпает эпоха нашей смерти.

Почему худшее — единственное, в чём мы сегодня можем быть уверены? По двум причинам: первая заключается в том факте, что невозможно замедлить движение, которое нас уносит, а вторая — в самой природе этого движения.

Ибо правда в том, что уносящее нас движение вне нашей власти, и мы — лишь несомые им бессильные объекты; это движение — бездна, мы можем упасть в нее, но нам ее не измерить. Кроме того, этому движению не нужно причины извне, оно не исполняет никакой доступный человеку замысел, и, по всей вероятности, оно отныне абсурдно. Так абсурд становится фатальным, а фатальность — логичной, такова цепочка, в которой каждое звено работает на наше уничтожение и в которой мы чувствуем себя лишенными всякой ответственности.

Худшее неизбежно, и мы — его сообщники, это страсть смерти, которая становится смыслом жизни. Мы спешим возглавить неизбежное, подобно животным, которых стало слишком много и которое хотят только массово умереть, и не от переизбытка жертвенности или духовности, как нам будут рассказывать в будущем.

У погибельных масс нет и никогда не будет сознания, ибо существо сознания состоит в том, что оно изолирует существа друг от друга, и люди объединяются именно для того, чтобы убежать от сознания.

Погибельные массы — путь побега таких людей, это перекресток отброшенных одиночеств, они всегда будут виновны, их проклятие всегда будет заключено в порядке, а их погибель облечена формирующими ее выкидышами. Число — инструмент зла, и злу необходимо, чтобы люди множились, ибо чем больше живет людей, тем меньше стоимость человека. Чем больше редеет человеческий вид, тем человечнее становится лицо человека.

По правде говоря, массы — это наша смерть, массы сведут нас в пропасть непомерности и непоследовательности, спасение и массы лежат на противоположных полюсах, и для нас нет спасения.

Что бы ни случилось, нас тьма, и тем из нас, кто изолируется, уже не изменить участи мира, они лишь увидят то, к чему идут остальные, и они будут более безутешны, чем слепые и глухие, они открыто заглянут в безликую спираль, в которую равномерно и неизбежно скатывается океан лунатиков.

Ибо мироздание есть механизм, в котором желание собирает, а смерть разбирает, погибельные массы отражают самое отвратительное в состоянии мироздания, они его воплощают, и поэтому мы не можем их ни любить, ни оплакивать, они подчиняются тем же законам, что рой саранчи или полчище грызунов, это тысячеголовое чудовище.