Молитвенники земли русской

История Трифоно-Печенгского мужского монастыря – самой северной обители, издревле являющейся оплотом православия в этом суровом крае – полна печальных и драматических событий. Находясь на смертном одре, преподобный Трифон, просветитель лопарей (саамов) и основатель этого монастыря, со слезами на глазах рассказал братии, что на обитель нападут враги, посекут монахов саблями, а сам монастырь сожгут. Все в точности исполнилось. Вот как повествует об этом предание, передающееся из поколения в поколение среди лопарей-поморцев.

Дело было под Рождество; солнце ушло в этом (1590) году как-то особенно рано, и тьме неба помогал и воздух. Мгла все время висела над землей, и туман был так густ, что в пяти шагах не было видно огня, горящего в лопарской тупе. Злой дух гулял по покинутому Божьим светом краю, и наталкивал людей на всякие искушения, и помогал им совершать злые дела. У самого моря, в одном дне пути от Печенги, поставил свою вежу Иван-фильман (кочевой лопарь – владелец оленьего стада). Окрестил Ивана сам преподобный Трифон; только крестился он из жадности, ожидая даров, и, не получив их, питал большую злобу и на преподобного, и на самого Бога и продолжал жить как язычник. И Бог от него отступился.

В этом году его оленям приходилось плохо, стужа сковала снега, олени каждый день издыхали от бескормицы, и стадо его таяло, как тает летом льдина на солнце. Обозлился вконец лопарь Иван и начал думать, как ему наверстать убыток. Думал, думал, запряг кережу (сани) и отправился в Норвегию, в такое место, где знал, что живут зимою морские пираты. Он предложил пиратам довести их до Печенгского монастыря, чтобы его ограбить. Разбойники обрадовались: давно точили они зубы на монастырь, да боялись и не знали дороги. Ивану атаман обещал 50 серебряных шведских монет да еще дал 20 вперед. Разбойники надели пачеки (нечто вроде дохи), вооружились, запрягли свои кережи, поехали и приехали на Печенгу в самый день Рождества.

В монастыре часа за два до их прибытия 51 человек братии и 65 человек послушников после обедни сели за столы в трапезной. Отец настоятель, прежде чем благословить трапезу, взял святую книгу и только что раскрыл ее, чтобы прочесть поучение там, где у него была закладка, как побледнел, зашатался и упал на землю. Братия подумала, что он ослаб от воздержания, один подбежал поднять настоятеля и хотел читать, как, вскричав, закрыл лицо от страха. Все поднялись и увидели с ужасом, что там, где лежала закладка настоятеля, кровавыми буквами появилось поминание по вновь преставившимся убиенным, и следовал список их имен, начиная с имени настоятеля. Поднялся плач и смятение, но настоятель твердо приказал идти всем в церковь и там вместе с братией пал пред иконами.

В это время подъехали разбойники. Стали ломиться в двери освященного храма и, окружив деревянный монастырь, подожгли его со всех сторон. Между иноками был один страшно сильный великан, бывший воин; взглянув в окно и, увидев, что разбойников не больше 50, он стал просить отца настоятеля благословить его и других самых сильных и молодых иноков защищать обитель, так как у них-де есть и топоры, и ломы. Но настоятель сказал: «Нет, это воля Божия. О ней пред своей кончиной, не упоминая часа, предсказал Трифон, а потому нельзя ей противиться и необходимо беспрекословно приготовиться принять венец мученический». Услыхав эти слова, братия смирилась и смолкла. С горячей молитвой пали иноки ниц перед алтарем. В это мгновение ворвались разбойники, но ни один из монахов не пошевелился, не ответил на вопрос о монастырских деньгах и рухляди. Разбойники озверели, и иноки, все до последнего, приняли мученическую смерть, не поднимая головы и с молитвой на устах.

Перебив всех, разбойники бросились искать добычу, грабить утварь и монастырь, но нашли очень мало, так как монахи, будучи скромной, богобоязненной жизни, о накоплении благ земных не заботились. Между тем пожар охватил всю обитель, и разбойники, боясь сгореть, поспешили выйти из церкви, взошли на соседнюю скалу и стали делить награбленное. Ивану при этом досталась серебряная святая чаша, которую он, трясясь от жадности, спрятал за пазуху.