Молнии в ночи [Авторский сборник]

— Как вы думаете, мулла-ака, выберемся мы когда-нибудь из этой ямы, или так и сгнием здесь, как старый шорник?..

— Друг мой, никогда не теряйте надежды! — сказал Шаши. — Надежда — луч в кромешной тьме. Мы с вами, как два зерна: пробьем землю, дадим ростки, одарим людей хлебом насущным… Я верю — палачам не удастся сгноить нас заживо, мы вырвемся на свободу, к солнцу, к людям!.. — Он задумался. — Одного я никак в толк не возьму. Ну, почему меня сюда упрятали — понятно: сильным мира сего не по нраву пришлись мои мысли о развитии просвещения в нашем крае, о дружбе с великим северным государством. Молчать же я не мог. Если бы даже мое тело разорвали на сорок кусков, я бы не отрекся от своих идей. Я сын своего народа, уста, и готов на любые жертвы ради его блага. Ну, а в чем ваша-то вина перед беком?.. Таких, как вы, простых тружеников, мужественных, честных, прямодушных, — несчетное множество. Уж тогда весь наш народ надо посадить в зиндан. Впрочем… для народа ханство и так — огромный зиндан:

— Мулла-ака, а Россия сильная?

— Это великая, могучая держава. Там такие чудесные города, какие вам и во сне не снились. Фетербур, Москов, Фсков…

Долго еще рассказывал Шаши гончару о России, пока не пришло время спать.

А утром наверху поднялся переполох — гремели кандалы, слышались суматошные голоса, тюремщики бегали взад и вперед.

Абдувахаб и Мирхайдар напряженно-вопросительно смотрели друг на друга.

— Как вы думаете, мулла-ака, что там стряслось?..

Абдувахаб Шаши, глянув вверх, пожал плечами:

— Ума не приложу!.. Вот уж с неделю в тюрьме неспокойно, — он пожевал кончики усов, наморщил лоб, левая его бровь подпрыгнула. — Ну-ка, пошевелим мозгами… Когда меня арестовали, наши войска под Ак-мечетью потерпели поражение и откатились назад. Так… Хан приказал Алимкулибеку задержать неприятеля в Туркестане, не пускать его дальше. По моим сведениям, такой же приказ получил и казахский бек Султан Садык. Но приказы приказами… Может быть, бои идут уже под Ташкентом?

Прошло еще два дня. Утром у отверстия появился Байтеват. Опустившись на колени, заглянул в яму:

— Что нового? — крикнул Шаши. — Что там происходит?

— А то и происходит… — мрачно буркнул тюремщик. — Освобождаем заключенных.

Абдувахаб вскочил на ноги, ликующе воскликнул:

— Да за такую весть вас надо бы облачить с ног до головы в новые одежды!

— Погодите радоваться, господин поэт, — ухмыльнулся Байтеват. — Вы пока остаетесь в нашем дворце. А вы, гончар, собирайтесь. Я сейчас схожу за веревкой, подниму вас, и скатертью дорога!.. Ступайте домой к жене и сыновьям.

Мирхайдар был так ошеломлен этой вестью, что долго не мог опомниться… Наконец, до его сознания дошло: он свободен. Свободен! Радость охватила его сердце, ему почудилось, будто в яме посветлело, даже мрачный Байтеват со своей недоброй ухмылкой казался ему в этот миг безобидным и безгрешным, как роза…

Он посмотрел на Абдувахаба — тот стоял, понурив голову. Но, поймав взгляд гончара, шагнул к нему и крепко, дружески обнял:

— Рад за вас, друг мой. Я знал, что так будет. От души поздравляю с освобождением!

В его голосе звучала искренняя радость, а лицо было печальное, бледное…

— Спасибо, мулла-ака, — как-то виновато произнес Мирхайдар. Велика милость аллаха — вы тоже выйдете отсюда. Чует мое сердце, скоро эта мрачная темница совсем опустеет. Правда одолеет кривду!

— Да исполнятся ваши слова.

— Видно, всевышний вселил милосердие в души тиранов…

— Милосердие!.. — невесело усмехнулся Абдувахаб. — Не хочу сказать ничего плохого о беке — я и скорпиону не желаю зла, но думаю, дело тут не в милосердии. Просто тюбетейка стала ему тесна, обстоятельства вынуждают его проявлять «доброту». Но как бы там ни было, а свобода — всегда свобода, и нет ничего светлей ее света! Прошу вас, окажетесь на воле, зайдите ко мне домой, скажите, что я жив, здоров и бодр духом.

В отверстии снова показался силуэт Байтевата. В яму стала опускаться толстая веревка. А Шаши продолжал напутствовать гончара:

— Вытащите вашего Миръякуба из Урды, этого вертепа палачей. И отплатите добром за добро, самопожертвованием за самопожертвование всем тем, кто думал, заботился о вас, кто не жалел своей жизни ради вашего спасения. Это ваши братья. Нет на свете ничего дороже дружбы, братства! Я имею право на советы — я ведь старше вас на один мучал. Если вам удастся, разыщите Абдурасула сахоба,[19] он живет на Чорсу, за медресе Кукалташ. Передайте ему от меня привет. Он тоже сочиняет газели, его псевдоним — «Андалиб». Достойный человек! Он торгует книгами — спросите у него «Хазойинул маоний» Алишера Навои. Если вы принесете мне эту книгу, буду благодарен вам по гроб жизни.

— Обязательно принесу, мулла-ака! — взволнованно пообещал Мирхайдар.

— Да, если у него есть избранный диван Хафиза и «Куллиёти» Бедиля, тоже прихватите.

— Хорошо, мулла-ака.

Конец веревки уже свернулся в клубок на земляном полу. Байтеват поторапливал гончара. Абдувахаб, нервничая, то и дело поглядывал на веревку. Достав из-под подушки тетрадь, он передал ее Мирхайдару.